Правда, сердце билось как ненормальное, но что уж тут поделаешь.

– А теперь все хором сказали «железный голем»! – велел Марко, и все, улыбаясь до ушей, хором произнесли эти слова.

Марко сделал пару снимков и вернул телефон Чжэню. Прочие потянулись обратно в столовую; мы остались на месте.

– А вы идете? – спросил Чжэнь.

– Спасибо, – ответил Марко, – мы еще немного тут посидим.

Мне не хотелось, чтобы он считал себя обязанным со мной нянчиться. Вообще-то мне и одной неплохо.

– Не стоит, иди играй!

Марко лишь крепче прижал меня к себе:

– Что за парень бросит свою девушку на вечеринке одну? Пойдем присядем.

– Хорошо, – вырвалось у меня. С чего бы? Совсем на меня не похоже!

Но я уже выскользнула из его объятий и жестом указала на кушетку. Оставшись без его прикосновений, тело взвыло от тоски, однако я твердо решила не обращать на это внимания. Присела, и он сел рядом. Близко. Не соприкасаясь – но так, что, стоит кому-то из нас пошевелиться, мы непременно коснемся друг друга. Это и тревожило, и возбуждало.

Каталина – мастер игры, сидевшая во главе стола, – объявила, что пора начинать, и все расселись вокруг нее.

– Ты, должно быть, предпочитаешь другие игры? – Едва у меня вырвались эти слова, я чуть не стукнула себя по губам. Что я такое несу?!

– Интересно, какие же, на твой взгляд? – ухмыльнулся Марко.

– Не знаю, – пробормотала я, страстно желая взять свои слова назад. – Не думала об этом.

Он положил руку на спинку дивана у меня за спиной – по-прежнему не касаясь, но так, что мог коснуться в любой миг, – и спросил вполголоса:

– Так уж и не думала?

Что он делает? Сейчас флиртовать со мной нет смысла: на нас никто не смотрит. Может быть, как и говорил, тренируется, готовится разыгрывать спектакль перед своим братом?

Который, вполне возможно, все равно нам не поверит.

– Неужели вы с Крейгом вправду так поглощены соперничеством, что, увидев меня в роли твоей девушки, он тут же захочет меня отбить? Трудно представить.

Марко откинул голову назад, на лице проступила грусть.

– Так и есть. Хотя в детстве мы были близки. Нас обоих растили няни, и брат составлял для меня целый мир. Я любил его, а он меня. Это продолжалось много лет: что бы я ни делал, Крейг, как верная тень, следовал за мной. Пока мне не исполнилось четырнадцать.

От боли, звучащей в его голосе, у меня сжалось сердце.

– А что случилось в четырнадцать?

– Трейси убедила отца отослать меня в интернат. И это стало началом конца. Я пытался звонить Крейгу оттуда, но он не брал трубку, и всегда находились причины не звать его к телефону. Писал письма – но не получал ответов. На праздники папа и Трейси всегда уезжали, так что даже в каникулы я не мог попасть домой. А когда после учебы вернулся на лето, все изменилось. Крейг был уже совсем не тот, каким я его знал. Он поселился в моей комнате, а все мои вещи упаковали в коробки и выставили за дверь, словно я никогда здесь не жил. Крейг больше никуда не ходил со мной, да что там – не желал даже со мной разговаривать. Прислуга рассказала мне: Трейси постоянно твердит Крейгу, что я невыносим, меня пришлось отослать из дома, и что он намного лучше меня. Уверяет, что я его ненавижу и презираю. Вот так она разрушила все, что у нас было.

Не в силах удержаться, я накрыла руку Марко своей. По пальцам сразу побежали мурашки, но я не обращала на это внимания – просто хотела его утешить.

– Тебе, наверное, было очень тяжело.

– Да. Потом я уехал в Гарвард. Оттуда пытался с ним общаться, но слышал только похвальбу его спортивными успехами. Или рассказы о том, как здорово он проводит время с отцом.

Ну нет, это совсем не похоже на Крейга! В такое трудно поверить.

Хотя с чего бы Марко лгать?

– По окончании колледжа все приехали ко мне на выпускной. В то время я встречался с девушкой на пару лет младше. Крейг сделал все, чтобы ее у меня отбить, – и преуспел. Он умеет очаровывать, когда захочет. То же самое произошло с Лейтон. Вот почему я думаю, что сработает, – потому что уже не раз срабатывало.

Это… ужасно. Нет, наверняка здесь какая-то ошибка! Может быть, они с Крейгом друг друга не поняли…

– Ты ненавидишь своего брата? – спросила я.

– Нет. Никогда не смог бы ненавидеть. Я его люблю. По-прежнему желаю ему только хорошего. Всякий раз, когда смотрю на него, вижу того мальчугана, что хвостиком ходил за мной.

Я сжала его руку, мимолетно отметив силу и крепость мускулов – такими мускулистыми руками можно вручную поднять автомобиль!

– Я желаю ему только хорошего – в том числе тебя, Анна. Ему очень повезет, если вы будете вместе.

Искренность и глубокое чувство, звучащее в его голосе, задумчивый взгляд темно-карих глаз – все это едва не заставило меня броситься ему в объятия.

Но я не собиралась подчиняться своим гормональным порывам – и вместо того чтобы прилипнуть к лицу Марко, словно личинка «чужого», отодвинулась и убрала руку.

Теперь, похоже, неловко стало ему. Он пошевелился на своем месте, сложил руки на коленях, кашлянул.

– Ладно, расскажи лучше как наш новый консультант, что ты думаешь о будущем макияжа?

Единственный возможный вопрос (кроме вопроса о судьбе Бена Соло), на который я могла отвечать часами и без умолку.

– Нейрокосметика! – объявила я.

Он кивнул.

– Слово знакомое, но что значит – представляю довольно смутно…

Честно говоря, меня это не удивило. В некоторых направлениях – таких, как органическая, нетоксичная, экологичная косметика – «Минкс» лидирует, но не уделяет никакого внимания другим многообещающим новым трендам.

– Принципы нейрокосметики связаны с тем, что нервные окончания в нашей коже реагируют на определенные стимулы. Нервы и нервные клетки кожи, как ты понимаешь, соединены с мозгом. Мы знаем, что на кожу могут воздействовать сильные переживания…

– Например, я говорю то, что тебя смущает, и у тебя краснеют щеки?

Именно это происходило прямо сейчас: я чувствовала, что краснею. Оставалось лишь притворяться, что со мной все в порядке.

– Я скорее думала о том, как от стресса высыпают прыщи. Современные ученые работают над запахами, воздействующими на наши чувства. Так, бета-эндорфины, содержащиеся в классических