Шрифт:
Закладка:
У вас еще хватало сил быть убедительным?
Да. Хотя я уже был очень болен, пусть тогда этого и не понимал. Осознал лишь, когда американцы захотели перевести нас в военный лагерь, который специально организовали.
Место, где мы находились, было грязным, и американцы хотели его продезинфицировать, чтобы избежать риска эпидемий. Они заставили нас принять душ и опрыскали ДДТ для избавления от вшей. Затем мы должны были пройти перед рентгеновским аппаратом.
Если врачи видели какую-то проблему, то отводили человека в сторону, чтобы заняться лечением. Когда я прошел, меня отвели, но ничего не сказали. Они осмотрели меня во второй раз и подтвердили проблему с легкими. Меня сразу же отвели в палатку полевого госпиталя. Кровати были удобными, белые простыни – безупречно чистыми. Для меня это было все равно что спать во дворце. Но я пробыл там всего несколько дней, потому что не чувствовал себя больным и хотел присоединиться к товарищам. Узнав, что они собираются уехать в Израиль, я отправился с ними. Мне некуда было идти и не к кому было присоединиться. Я не хотел оставаться совсем один, без никого.
Вы знали, чем именно больны?
Узнал, когда ко мне в госпиталь пришел друг. Он поднял лист с информацией о пациенте и прочитал: «ТБ». Я не знал, что это такое. Он объяснил: «Туберкулез означает, что у тебя заболевание легких». Я не волновался, был уверен, что с помощью еды и лекарств, которые мне давали, я скоро поправлюсь.
Через два-три дня я сказал, что хочу уехать, и присоединился к своим друзьям, которые направлялись в Палестину через Италию. Американцы передали нас в руки англичан, и так мы отправились в путь на пяти или шести грузовиках. Тогда я начал чувствовать себя очень плохо. Мне было очень больно. Грузовик вез меня и других больных в больницу в Удине на севере Италии. Тревожила мысль, что товарищи уедут в Палестину без меня. Один агент «Хаганы»[31] пришел ко мне в госпиталь и заверил, что я тоже могу уехать, как только позволит здоровье. Поэтому я остался с другими больными, которые, как и я, прибыли из лагеря Эбензее.
Позже меня отправили в санаторий Форланини. Там я оказался единственным бывшим депортированным среди многих других больных туберкулезом. Я пробыл там с июля 1945 года по ноябрь 1946 года и приобрел несколько хороших друзей. Лишь меня не навещали родные, однако все делились со мной тем, что им приносили. Мужская больница там была расположена напротив женской. Когда мы разговаривали через окно, девушки называли меня Бруно – темноволосый. Это имя приклеилось ко мне, и все стали так меня называть. Я не хотел возвращаться к своему старому имени, боясь, что все начнется сначала. Так что вместо Шломо или Соломона, моего официального имени, я стал Бруно.
Вы рассказывали им о том, что вам пришлось пережить в лагерях?
Нет, абсолютно ничего, никому. Долгое время никто не знал, что я еврей. Никто не спрашивал, потому что о существовании лагерей было почти неизвестно. Я был единственным евреем в больнице. Через некоторое время со мной связалась молодая еврейка из «Деласем»[32]. Ее звали Бьянка Пинкерле, она ходила по больницам и спрашивала в поисках одиноких людей, к которым не приходят родные. Она жила в Триесте, но каждые две недели приезжала ко мне.
Однажды она спросила, не знаю ли я некоего Никколо Саджи, который также был депортирован в Освенцим. Я ответил, что не знал имен, но мог бы узнать лица. В следующий раз она вернулась с фотографией. Я сразу узнала мужчину: он был очень высоким и с рыжими волосами (хотя в лагере все были лысыми, это все равно было очевидно). Я видел его в зондеркоманде и знал, что он был убит во время восстания. Бьянка сказала, что он был депортирован вместе со своим сыном Луиджи. Она хотела получить как можно больше информации, чтобы передать ее жене Никколо Саджи, которая ждала ее в Триесте. Спустя годы Луиджи Саджи стал одним из моих лучших друзей.
В ноябре 1946 года Бьянка предложила перевести меня в больницу в Мерано, которой управляла еврейская организация «Американский объединенный комитет»[33]. Она отвезла меня на машине скорой помощи во Флоренцию, а затем я продолжил путь в Мерано. Там я пробыл несколько лет. Помимо лечения, Американский объединенный комитет помогал пациентам вернуться к работе. Они оплачивали проживание в доме, который я делил с двумя или тремя людьми, чтобы мы могли постепенно вернуться к трудовой деятельности. Я учился работать с кожей у мастера, который специально приехал из Венеции, чтобы давать нам уроки. Очень немногие пережили болезнь. Позже организация приняла решение закрыть больницу в Мерано, потому что большая часть пациентов решила эмигрировать в Израиль, Канаду или США, опять же благодаря организации. Тех, кто остался, отправили в Гроттаферрату под Римом, где нам предоставили дом и помощь. Каждый месяц нам давали немного денег, что позволило мне посещать курсы английского языка, а позже – курсы в школе гостиничного хозяйства на озере Комо вместе с другом Луиджи Саджи.
В общей сложности после освобождения из лагерей я провел семь лет в различных больницах. Едва не лишился легкого, но ежедневный уход и лечение в конце концов помогли мне восстановиться.
Как вы познакомились со своей женой?
На курсах английского языка, которые посещал в Гроттаферрате. Марике было