— Чьи вы? — спросил негромко посеревших от страха парней. Не получив ответа, переспросил: — Жлуктова?

— Так точно, ваш бродь! — нашёлся один.

— Открывай давай свои ворота!

Отъехав, заговорил Корф:

— Посмотрел я на их котелок и вспомнил, что не успел позавтракать. Давай, Евгений Иванович, начнём с корчмы! — предложил он.

Большой добротный дом с высоким порогом нашли неподалёку по огромной вывеске. Привязав поводья к кольцам коновязи, поднялись по ступенькам. В полумраке заставленных горшками с разноцветной геранью и полузакрытых белыми занавесками с вышитыми красным диковинными животными окон — два параллельных ряда, от двери к буфетной стойке, по четыре крепко сработанных, на совесть столов.

Высокий потолок из широких плах, подпёртых снизу поперечными брусьями. Слева от стойки — широкий проём, должно быть на кухню, подумали оба. Справа — лестница на второй этаж. Стены украшали охотничьи трофеи: рога лося, устрашающего размера голова вепря, рога мелких животных, и на подставке под потолком отсвечивал глянцем чёрно-синих крыльев большущий глухарь.

За одним столом сидела компания из четырёх парней. Сидели, должно быть, давно: на столе полно бутылок и посуды. Не успели сесть — из проёма вышел парень с чистым полотенцем через кисть.

— Что желаете, господа? — не угодничая, строго спросил он.

— Дай-ка нам… любезный… — протянул Корф.

Есаул заметил — парень поморщился — и подумал: «Это не наши половые, гордости не потерял».

— Значит, так! — закатил глаза к потолку Исидор Игнатьевич. — Само собой, бигос. А запить-то чем? — прищурил глаз Корф.

Не принимая игры, парень, глядя сквозь Корфа, сухо проговорил:

— Пиво у нас очень хорошее.

— Вот и ладно! Неси!

Парень повернулся так стремительно, что есаул подумал — сквознячком пронесло.

— Что это ты, Исидор Игнатьевич? Парень-то непростой.

— Да ладно уж! Нельзя и покочевряжиться! Впрочем, да, наверное, перебрал.

Заказ, конечно, парень не принёс. С огромного подноса поставил на стол две такие же миски с дымящимся бигосом, две кружки с чёрным пивом, ломтями хлеба и зеленью борцовского покроя человек. Исидор Игнатьевич, враз посерьёзнев, поспешно отхлебнул из кружки, понюхал и с восхищением произнёс:

— Просто чудо какое-то. Тут тебе и тмин, и ваниль, и ещё что-то! А вкуснотища-то какая! Ты попробуй, есаул, язык проглотишь! — и покосился на здоровяка.

А тот, простодушный, словоохотливо заговорил:

— Рецепт семейный! Сами варим. Ещё дедушка моего дедушки его варил. И его дедушка тоже! Всем нравится. Заходите почаще, господа! Будем рады вас видеть.

Едва успев отобедать, откинулись на спинки стульев, как вдруг снаружи донеслись детский плач и тревожное ржание Кисмета. Откинув стулья, все высыпали на крыльцо. Три белобрысых мальца, мал мала меньше, столпились у коновязи. Самый малый стоял и заливался во весь голос. Лежащего у задних ног Кисмета оттаскивал за руки подальше, должно быть, самый старший, покрупнее. Евгений Иванович, метнувшись с крыльца, в несколько прыжков оказался рядом. Обхватив маленькое тельце, поднёс к лицу: «Больно? Где?» — и осёкся: малыш смотрел на него удивлённо, с улыбкой даже.

— Ну и напугал же ты меня! — выдохнул Евгений Иванович и поставил мальца на ноги. — Что тут у вас происходит? — повернулся к старшему.

— Янек лез в седло, покататься хотел, — потупился старший.

— Господи! — засмеялся подошедший Корф. — Да он, наверное, только вчера ходить начал. Сколько тебе лет? — нагнулся к малышу.

— Три! — крикнули с крыльца.

— Ну что тут делать?! Надо покатать, есаул! — засмеялся Корф.

Евгений Иванович отвязал повод, погладил голову беспокойно перебиравшего ногами коня, прошептал что-то ему на ухо. Поднёс малыша. Тот бесстрашно вцепился в гриву. Кисмет отдёрнул было голову, но фыркнув, принюхался и, похоже, успокоился. Зорич осторожно посадил мальца в седло и прошёл туда-сюда несколько раз по улице.

Уйти сразу не получилось. Усадили за стол. Хрустящие колбаски запивали фирменным пивом за счёт заведения, долго жали руки, появился даже тот гордый парень.

Ушли, покачиваясь.

— Надо же! — заметил внимательный Исидор Игнатьевич. — Пивко-то с градусом!

Ведя коней в поводу, не спеша прошлись вдоль домов с засаженными цветами клумбами.

— Чистенько-то как. Тишина. Благодать! — причмокнул губами Корф. — После службы поищу что-нибудь подобное.

Улицу замкнул длинными прилавками в несколько рядов полупустой рынок.

— Не сезон, — резонно заметил Корф, — весна. Летом здесь повеселее будет. Край урожайный, богатый. Земли плодородные. Это тебе не столичное болото!

В негустой толпе Исидор Игнатьевич показал Зоричу приземистого мужика в коричневой косоворотке.

— Вот он — Аким.

Привязав коней, пошли вдоль рядов. Купили несколько пучков зелени и связку аппетитно пахнущих копчёных рыбёшек. Постояли среди баб, слушавших безногого героя войны в застиранной добела гимнастёрке, певшего под гармошку трогательную песню на извечную тему — про пылкую любовь и чёрную измену. Бабы, как потом сыронизировал Исидор Игнатьевич, вытирая, не сговариваясь, концами головных платков мокрые глаза, вспоминали каждая своё — приключения своей промелькнувшей молодости. Положив монету в чашку парня, есаул, выпрямляясь, почувствовал в боковом кармане кителя чью-то руку. Покосился — Аким. Побродив по рядам, повернули к дому.

— Давай через овраг, — предложил Исидор Игнатьевич, — там посуше. Да и не будем смущать тех молодцов, пусть расслабляются.

Только отъехав на приличное расстояние от домов посёлка, осторожный Евгений Иванович достал из кармана и протянул Корфу свёрнутое в трубочку донесение Акима. К его удивлению, Исидор Игнатьевич, не читая, молча сунул бумажку в свой карман. «Что это он? Забыл очки? Или мне не доверяет?» — эта мысль, мешаясь с пустяшной болтовнёй, грызла его всю дорогу.

Уже утром следующего дня Исидор Игнатьевич развеял все его сомнения. Поздоровавшись, он уселся в любимом углу дивана, перекинул ногу на ногу, достав расчёску, поправил скромный пробор в остатках волос. Покончив с этим делом, сдул с расчёски прилипшие волоски и, положив её на место в карман, начал буднично, как бы продолжая вчерашний прерванный разговор:

— Так на чём же мы вчера остановились? На надеждах, которыми мы живём! Вот этот клочок бумаги с Акимовой клинописью. — Вытянул из кармана. — Должен сказать, уважаемый Евгений Иванович, что надежды наши в некотором смысле сбылись. Не буду злоупотреблять вашим терпением, уважаемый коллега, расскажу