краски. Кожа стала пергаментно белая, в волосах, убранных в гладкий пучок, без намёка на те причёски, что графиня носила раньше, было много седины и в чёрном наглухо закрытом платье, без драгоценностей, она напоминала бледную тень самой себя, как будто графиню сфотографировали на чёрно-белую фотографию, да ещё и бумага, на которой была напечатана фотография, пожелтела от времени.

Вместе с графиней был тот же законник, которого Ирина запомнила ещё с того дня, когда Балашова заявилась к ней в поместье с требованием подписать отказ от претензий на фамилию Балашова. Ирина вдруг вспомнила, как тот честно предупредил её, что, в случае если она подпишет, то ребёнок никогда не сможет претендовать на титул, наследство или фамилию графа. Поняла, что, возможно, законник и работает на графиню, но служит закону.

Второго законника Ирэн не знала, так же, как и двух исправников, которым, судя по их виду, было не совсем уютно в богатом особняке.

Графиню и законников проводили в гостиную, исправники остались внизу, не решаясь сесть на диваны, стоявшие в холле и переминаясь с ноги на ногу.

Ирэн распорядилась подать напитки в гостиную. Ей незачем было издеваться над графиней. Более того она ей искренне сочувствовала. Ещё бы, в один день потерять сына и родного брата.

Между тем Виленский подошёл к исправникам:

— На каком основании вы здесь?

Оказалось, что графиня Балашова подала заявление о том, что её внучку незаконно удерживают в особняке наместника Гайко, где в данный момент проживает некая Ирэн Лопатина, объявившая себя матерью девочки.

Заявление было подано также на беглую крепостную Глафиру Земову, которой был доверен присмотр за ребёнком, но сговорившись с управляющим имения, который уже был признан мошенником и вором, подделала документы и, прихватив девочку бежала, подвергнув жизнь ребёнка опасности.

Ирэн, стоявшая здесь же и слушающая весь этот бред, поражалась неуёмной подлости и наглости графини. Лопатин, который тоже был свидетелем того, как всё это происходило на самом деле, возмущённо и совершенно неожиданно для Ирэн, заявил:

— Гнать старую мошенницу

Чем заслужил весёлый, но укоризненный взгляд от Виленского.

— Вся в братца, — вспомнив свой последний разговор с князем Ставровским, подумала Ирэн.

Виленский же, обращаясь к Лопатину, сказал:

— Леонид Александрович, здесь эмоции нам будут только мешать. Нам нужны документы.

— Есть документы, — сначала уверенно заявил Лопатин, потом видимо сообразил, что он не дома и растерянно посмотрел на Ирэн, — Ири, ты брала с собой документы на Танюшу?

Ирина теперь точно вспомнила, что нет, не брала. В суматохе сборов ей даже в голову не пришло, что подписанный отказ Балашовой от Тани, может ей понадобиться

— Не брала, кто же знал-то, — Ирина удручённо покачала головой.

Виленский снова обратился к исправникам. Что, если документы надо будет подождать?

Посмотрела на Виленского, тот кивнул в сторону коридора, ведущего к гостиной, в самом начале его была небольшая комнатка для прислуги, где в данный момент никто не обитал. Ирэн и барон прошли в эту комнату.

Барон затворил дверь и, встав прямо перед Ирэн, взял её за руки и сказал:

— Я никому не позволю обидеть тебя и детей. Веришь?

Ирина серьёзно посмотрела Виленскому прямо в глаза и ощутила, как от её пристального взгляда руки Виленского становятся жёстче, как будто мышцы его начинают превращаться в камень.

Она ответила, но, возможно, не так, как он бы хотел услышать:

— Я хотела бы верить вам, Сергей.

Лицо Виленского приобрело решительное выражение, как будто он принял решение:

— Я всё сделаю для того, чтобы вы научились мне доверять.

Ирина почувствовала себя Пенелопой, провожающей Одиссея.

После разговора с Виленским Ирэн почувствовала себя более уверенной, и они вместе с дожидавшимся их Леонидом Александровичем, прошли в малую гостиную, откуда уже доносился неприятный голос графини Балашовой.

— Ну наконец-то, — графиня даже не удосужилась поздороваться, — я была уверена, что вы продержите нас здесь до позднего вечера, — язвительным тоном сказала она.

— Добрый день, графиня, — вежливо, как будто не замечая нападок со стороны Балашовой, поздоровался Лопатин. — Не скажу, что рад вас видеть, скорее наоборот, но тем не менее, чем обязан?

Графиня, явно добивавшаяся другого эффекта, на несколько секунд замолчала. Потом перевела взгляд на Ирэн и сказала:

— Я не буду разговаривать с той, кто виновен в смерти моего сына.

— Графиня, будьте аккуратны в выражениях, навет на дворянина или дворянку неприемлем, — проговорил барон Виленский и перевёл взгляд на законников.

Лицо графини покрылось красными пятнами от гнева, охватившего её, и Ирина подумала, что вот сейчас Балашова сорвётся, и тогда можно будет использовать запрос на проверку адекватности графини, что даст немного времени для того, чтобы найти более изящное решение.

Но, каким-то чудом графине удалось сдержаться, красные пятна исчезли, лицо её снова стало бледным. На очень сухой коже, вблизи это стало ещё более очевидным, прорезались морщины. Почему-то Ирина подумала о том, что неплохо бы графине начать пользоваться увлажняющим кримом с лифтинг эффектом или двумя разными.

Потом отогнала от себя странные мысли. Подумала про себя:

— Вот ненормальная, у тебя здесь ребёнка отнимают, а она думает про то, как помочь Балашовой вернуть остатки красоты.

Виленский сразу дал понять присутствующим, что он здесь не просто так и, вначале усадив Ирэн, потом пропустив Леонида Александровича, жестом показал стоящим законникам графини, что теперь и они могут садиться.

Ирина даже залюбовалась, как так можно без грубости и агрессии дать понять человеку, что он полное ничтожество здесь, и не важно какие «козыри» у него в руках.

Жаль, что Балашова уже сидела. А то Ирина бы с удовольствием посмотрела ещё раз как та покрывается красными пятнами.

— Ну что же, господа, — глядя так жёстко, что Ирина не узнавала всегда вежливого, на грани мягкости, Виленского, — с чем пожаловали?

Законник графини, тот, с которым графиня приезжала в Никольский, почему-то стараясь