Ельмслев даже не упоминает о принципиальной противоположности материализма и идеализма в этом вопросе, ограничиваясь противоположностью двух направлений немарксистской философии. Кому не знаком этот давно устаревший прием позитивистов, упорно провозглашающих свою в большинстве случаев идеалистическую методологию стоящей якобы в стороне от коренных философских различий[397].

Таким образом, идеалистическое истолкование взаимоотношений языка и действительности составляет главную общетеоретическую цель основной работы Л. Ельмслева «Пролегомены к теории языка». Именно этой цели подчинены определяющие аспекты содержания работы, и именно таким подчинением порочной общефилософской установке объясняется большинство коренных недостатков и противоречий глоссематической теории, дискредитирующих даже те из заложенных в нее идей, которые в другой связи могли бы быть признаны перспективными. Одно из самых существенных отличий идеализма от материализма как раз и заключается в том, что при построении широких научных теорий общеметодологического характера последовательная ориентация на идеализм ведет к извращенному представлению фактов и к пустому расточительству научных сил на создание ложных теорий, между тем как последовательная ориентация на материализм ведет к все более глубокому раскрытию объективно-научных закономерностей изучаемых явлений.

Сама пропаганда идеализма путем подчинения объективной действительности идеалистически понимаемому языку связана у Л. Ельмслева с соответствующими взглядами логических позитивистов. В частности, понимание языка (в более узком смысле – языка логики) как первичной системы по отношению к системе мира является одной из определяющих идей «Логико-философского трактата» Л. Витгенштейна[398]. Но в своей новой работе – «Философские исследования»[399] Л. Витгенштейн решительно опровергает те мысли, которые обосновывались в «Логико-философском трактате». Мысли, изложенные в работе Л. Ельмслева, как и в аналогичных по своему направлению работах других структуралистов, опровергаются самим ходом поступательного развития науки о языке.

«В дискуссии структуралистической лингвистики с другими современными теориями филологии и языкознания, – писал недавно Г. Унгехойер, – повторяется тот острый философский диспут, который несколько десятилетий тому назад велся между логицизмом и его противниками. Но если в философском лагере голоса со временем были понижены, антиметафизическая направленность логицизма ослабла вследствие самокритического рассмотрения своих логических оснований, то глоссематика – достойный внимания анахронизм – продолжает строго придерживаться своих старых позиций (spricht… die alte Sprache strenger Observanz)»[400].

Следует, однако, отметить, что за 15 лет, прошедших после написания приведенных здесь слов, позиции глоссематики, и до того не отличавшиеся особенной прочностью, еще более пошатнулись. Сейчас глоссематика зашла в глубокий тупик, ставший очередным идеалистическим тупиком на длинном всемирно-историческом пути развития науки.

В.В. Белый.

АМЕРИКАНСКАЯ ДЕСКРИПТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА

Критический анализ лингвистического направления, определение его места в системе познавательных средств современной лингвистики требует всестороннего учета его исходных посылок, эксплицирования его общеметодологических оснований, оказывающих решающее влияние на понимание как самого объекта исследования, так и системы эвристических процедур конкретного лингвистического направления. Дескриптивная лингвистика, подобно другим структуральным направлениям в лингвистической науке – соссюрианству, копенгагенскому структурализму (глоссематике), пражскому структурализму – характеризуется не только конкретно-научным, но и философско-идеологическим содержанием. По справедливому замечанию французского философа Р. Будана, слово «структурализм» обозначает два различных явления.

Во-первых, оно обозначает зону распространения структуральных методов в гуманитарных науках; во-вторых, оно обозначает систему, или, точнее, мировоззрение, которое якобы выводится из развития гуманитарных наук, но фактически стоит в двусмысленном отношении к этому развитию[401]. Совершенно очевидно поэтому, что корректный научный анализ и критика структурализма невозможны, если предается забвению упомянутая двойственность структурализма как этапа в развитии научного познания. Вместе с тем не менее очевидно, что единственной целостной концепцией, которую можно противопоставить в философском, общеметодологическом плане структурализму как мировоззрению, является философия марксизма-ленинизма, марксистское учение о методе познания.

Для лингвистической науки в целом наиболее существенной и одновременно наиболее сложной является проблема определения своего объекта, а также определение того, что следует интерпретировать как моменты, иррелевантные лингвистическому знанию. Последняя проблема есть по сути дела проблема определения того, что мыслится в качестве языковой реальности в структуре конкретного лингвистического направления, каково отношение этой языковой реальности к тотальной многокачественности и многогранности реального объекта, представленного речью.

При этом нельзя упускать из виду того обстоятельства, что научная картина не просто воспроизводит объект своего исследования, но и реализует в этом воспроизведении вполне определенную точку зрения. Причем точка зрения науки должна детерминироваться природой той реальности, к которой она обращается и соответственно которой должны эксплицитно фиксироваться объективные критерии, позволяющие (или не позволяющие) использовать в науке конкретные системы методов.

Из истории языкознания достаточно хорошо известно, что определенность языка как предмета лингвистической науки зачастую сводилась к определенности явлений, бывших предметом исследования других наук – логики (грамматика Пор-Рояля), психологии (Пауль, Потебня), физики и физиологии (младограмматики), биологии (Шлейхер), социологии (Вандриес, Сэпир), истории, эстетики и т.п. Лингвистические явления оказывались не самостоятельной областью исследования, а мыслились в качестве прикладной логики, психологии и т.п. Другими словами, научная картина языковой реальности не только воспроизводит тот или иной фрагмент языковой действительности, но и реализует определенную логическую форму, принцип вычленения этого фрагмента, метод его воспроизведения в знании. Позиция «нуль-гипотезы» в лингвистическом исследовании так же фиктивна, как и в других науках.

«Ученые, – подчеркивает Л. Бриллюэн, – всегда работают на основе некоторых философских предпосылок, и, хотя многие из них могут не осознавать этого, эти предпосылки в действительности определяют их общую позицию в исследовании»[402].

Стремление дескриптивной лингвистики создать лингвистическую теорию на основе имманентно присущих языку качеств, свойств, отношений, а не рассказывать о нем на языке физиологии, психологии или логики, нельзя не оценить как естественное стремление науки к самостоятельности, к повышению достоверности и объективности лингвистического знания.

Сомневаться в плодотворности данной тенденции нет никаких оснований, так как это подтверждается самим ходом развития научного познания как специфического вида общественной деятельности человека. Тем не менее борьба лингвистики за свою самостоятельность под эгидой американского дескриптивизма с самого начала была обречена на неудачу из-за ложных методологических установок. Напомним, что, несмотря на декларируемый философский нигилизм, дескриптивная лингвистика, заняв в контроверзе «механисты – менталисты» вполне определенную позицию, тем самым определила свое отношение к философской контроверзе «материальное – идеальное». Так, Л. Блумфилд утверждал, что, в отличие от традиционной, его концепция «научной» лингвистики является «материалистической». Чрезвычайно существенно в связи с этим отметить, что «материалистическая» ориентация Блумфилда проявляется в том, что, по его мнению, феномены ментального плана – это вообще псевдонаучные фикции, так как в действительности они суть

«скрытые (obscure) и высоко-вариабельные