обсуждать было нечего, и я поднялся. Он встал вместе со мной и протянул мне руку. Я пожал ее, и тут он меня удивил, приникнув ко мне в неуклюжем полуобъятии. Полицейский начал постукивать дубинкой по стеклу, но мы уже отлепились друг от друга.

– Не доверяй ему, – сказал он.

– Не волнуйся. Я и тебе не доверяю.

Он снова направился к окну и уставился на улицу.

Вся делегация ждала меня в отделанном мрамором помещении с огромными окнами возле входной двери.

– Что он сказал? – спросил Кравиц.

– Ничего, связанного с вашим расследованием.

– Вы провели там двадцать минут, – зло отчеканила Барракуда. – Не может быть, чтобы он ничего не сказал.

Со мной происходило что-то странное. Одна часть меня была переполнена адреналином, другая валялась на полу, выдохшаяся до изнеможения.

– Я на вас не работаю, – ответил я. – Я ни на кого из присутствующих здесь не работаю. Кажется, даже на самого себя.

И ушел, оставив их гадать, что я имел в виду.

25

Я вернулся домой. Время как будто замедлилось. Ожидание – это своего рода искусство. Ты совершаешь рутинные повседневные действия, но каждому из них уделяешь особое внимание. Вместо того чтобы просто сполоснуть чашки, тщательно их моешь, вытираешь, ставишь на полку над раковиной, отступаешь на шаг и оцениваешь, насколько ровно их расставил. Когда я чего-то жду, вполне могу расставить дюжину чашек так, что ручки у них будут смотреть каждая в свою сторону. В такие дни ты даже дышишь по-другому. Как при медитации, насыщаешь мозг кислородом, а потом медленно выдыхаешь, чтобы вместе с воздухом из головы ушли все мысли.

Так продолжалось целых четыре минуты.

– Босс разговаривать с нами, – сообщил мне Сергей Первый. – Сказал говорить с тобой.

– Как по-русски будет «босс»?

– «Босс».

– Что он сказал?

– Что ты говорить, что нам делать.

– Где его сыновья?

– Один у мамы, второй – на учебе.

– Привези их в дом в Тель-Барухе.

– Когда?

– К трем.

Я положил трубку, и тут же телефон снова зазвонил.

– Доброе утро! – услышал я подчеркнуто дружелюбный женский голос и сразу напрягся. – Могу я поговорить с господином Ширманом?

– Даже и не знаю.

– Прошу прощения?

– С кем я разговариваю?

– Это адвокат Шенхар из офиса Бени Генделя.

– А имя у адвоката есть?

Мой вопрос ей не понравился, но она все же ответила:

– Меня зовут Дафна.

– Хорошо, Дафи, чем я могу быть вам полезен?

– Я предпочитаю, чтобы меня называли Дафна. У меня для вас сообщение от господина Кляйнмана.

– Сообщайте.

– Я бы предпочла не делать этого по телефону.

У Дафи наверняка было много других предпочтений, и я даже испытал минутное искушение немного ее подразнить, но потом решил, что тоже предпочел бы делать это не по телефону.

– Буду у вас через двадцать минут, – сказал я.

Она помолчала, якобы прикидывая, удобно ли ей это, и наконец сообщила, что ждет меня.

Я посмотрел, который час. Пять минут второго. Ровно в двадцать три минуты второго я уже стоял перед ней. Вблизи она мне тоже не понравилась. Возможно, это возрастное. В последнее время я стал слишком категоричен. Стоит мне узнать, что человек работает на международный преступный синдикат, который занимается наркотиками и проституцией, у меня сразу возникает против него предубеждение. Так и карму себе испортить недолго.

Внешне адвокат Дафна Шенхар подозрительно напоминала Мику Барракуду. Выше среднего роста, серый костюм, белая мужская сорочка, маленький носик, маленькие ушки, маленькие острые-преострые зубки и каштановые волосы, стянутые в такой тугой хвост, что он наверняка мешал ей моргать. В коридоре я заметил Генделя, который как раз выходил из кабинета напротив. Он преувеличенно радостно хлопнул меня по плечу и быстро исчез вместе со своей изящной лысиной. Я насторожился. Если такой тип, как Гендель, избегает общения с тобой, у него, как правило, есть на то веские причины.

– Присаживайтесь, – снисходительно, словно делая мне одолжение, предложила Шенхар.

– У меня нет на это времени. Так что за сообщение?

– Тут все не так просто.

– Я и сам очень непрост.

– Вы должны понимать, – медленно, чтобы бабуин, стоящий перед ней, успел вникнуть в суть каждого слова, проговорила она, – что юридическое представительство такого человека, как Кляйнман, часто связано с передачей сообщений, не имеющих юридической силы. Поскольку под определение конфиденциальности подпадают только отношения клиента с его адвокатами, все связи клиента с внешним миром должны осуществляться через его юридических представителей.

– Чего-чего? – не удержался я. Интересно, она сама верит в чушь, которую несет?

– Господин Кляйнман, – с терпением, которое ей, видимо, представлялось ангельским, добавила она, – находится в одиночном заключении. Он может разговаривать с вами только через меня.

– Я встречался с ним сегодня утром.

– С кем?

– С Кляйнманом. Я задал ему вопрос, а вы должны передать мне ответ.

– Этого не может быть!

– Дафи, – с теплотой в голосе произнес я, – вы и понятия не имеете, что может быть, а чего быть не может.

– Меня зовут не Дафи.

– Послушай, идиотка. – Я употребил это слово только потому, что оно чудесным образом действовало на Барракуду. – Ты не его юридический представитель, а девочка на побегушках. Это разные вещи.

– Я не обязана это выслушивать!

– Но все-таки слушаешь, правда? Можно задать тебе вопрос?

– Нет.

– Предположим, завтра ты решишь, что больше не желаешь заниматься делами Кляйнмана. Что ты будешь делать?

– Откажусь от дела.

– Ты уверена? Как его полномочному юридическому представителю, тебе наверняка известны многие подробности его жизни, которые ему не хотелось бы предавать огласке. Господин Кляйнман – самый недоверчивый человек в мире. Поэтому он до сих пор жив. Если ты откажешься от дела, сколько, по-твоему, пройдет времени, прежде чем он придет к мысли, что это, пожалуй, не самая лучшая идея – дать свободно разгуливать человеку, который знает о нем так много? И раз уж мы затронули эту тему, то ты – как его полномочный юридический представитель – очевидно, в курсе того, что случилось с людьми, которых господин Кляйнман счел угрозой себе?

Воцарилось очень долгое молчание. Настолько долгое, что я засомневался: может, я по рассеянности уже вышел из комнаты. Наконец адвокат Шенхар подняла на меня глаза. В них метался ужас. Даже ее хвост выглядел теперь не таким тугим.

– Это так не работает, – пробормотала она.

– А откуда, ты думаешь, у Генделя деньги на «Мерседес»? Он получил их не за то, что умеет работать языком, а за то, что умеет молчать.

– У него нет «Мерседеса». Он только что купил джип «БМВ».

– Прости, ошибся. Давай сообщение.

– Какое сообщение?

– Которое просил передать мне Кляйнман.

– Он сказал,