Шрифт:
Закладка:
– Ну, хоть три конфетки гостям оставила, нахалка?.. Напросился на Новый Год… Нине Романовне, Гале он, конечно, понравится… Алешиным родителям – несомненно! Так, наша новогодняя компания разрастается…
– Мама, кто это?
– Твой преподаватель латыни, профессор, между прочим!
– МА-МА!
– Мальчик, чей папуля-миллионщик, разрушил, в сущности… да, разрушил все хорошее, что у нас было… что могло бы быть! До знакомства с твоим отцом, разумеется.
– Не из-за этих упущенных миллионов наш папочка изначально так обиделся, что в конце концов прибился, по последним сплетням, к твоей богатенькой директрисе?!
– Бывшей директрисе, Ира!
– Бывший папочка! Я тоже умею обижаться… Так кто у Санта Клауса отец?
– Лапландский эдакий мудрец… покровитель, ободритель талантов, можно сказать.
– Ты уже стихами заговорила, как твоя Анна Аркадьевна… Так что за покровитель? Прямо-таки совковый князь Эстергази?
– Экспедитор на базе! На какой-то торговой. Бо-о-ольшой человек в те времена! Внушал мне однажды под Новый год: «Не дрейфь, еще в люди выбьешься!» Так сказать, «Per aspera ad astra», «Сквозь тернии к звездам»… или уже не надо переводить? Латынь, говорят, освоила?! Потом они всем семейством как будто в столицу переехали… Все, Иринка, пойдем на кухню, поможешь с салатами, любопытная Варвара. Ничего ведь не успеваем! – И через секунду:
– Звонят… Ну, значит, и помогут. Тогда доклевывай конфетки и отдыхай пока, после своего зачета. Не хо-о-чешь?.. Какая чудесная антикварная шаль, Нина Романовна, с Новым годом! Я о чем сейчас?! Когда-нибудь человечество расплюется со своим роковым несовершенством, по примеру моей высоко, высочайше сознательной первокурсницы! Представляете, полночи готовилась к зачету, сдала прекрасно, укладываю ее поспать чуточку… Нет, рвется нам помогать! – ну и так далее.
Пришедшая Нина Романовна в ответ начинает нахваливать свою дочку: вот, только что звонила из Питера, полчаса поздравляла! В общем, мамочки – они все одинаковые.
Новый год нового XXI века встречают радостные новосибирцы и ново…кузнечане? Телеэкран истоптан скачущими, стрекочущими зайчатами и бельчатами, баба Яга строит козни, Галкин голосит голосом Бабкиной, Ипполит принимает душ, дамы и девицы нашего города начинают срывать с себя фартуки, закапанные, заляпанные вкусностями, накрывать праздничный стол – вот такая, в общих чертах, драматургия! Морковный буратинистый нос Снеговика под елкой лукаво морщится от предвкушаемого немаленького чуда: к нам едет наш персональный Дед Мороз… Мамуля, тихонько бормоча стихи, режет соломкой последнюю морковь. Ее последняя в истекающем году решительная, разорительная задумка – издание сочинений одной фантастически пожилой поэтессы, не чуждой, вовсе не чуждой оптимизма:
Октябрь, ноябрь, декабрь —
Настойчивый отсчет:
Три… два… один… Строка
В крик, в пляс – и в новый год!
2000
Мороженое в море (повесть)
«Прощай, свободная стихия…»
Застать любимую, недавно обретенную жену, можно сказать, молодоженку, в объятиях чужого мужика?! Явно пьяненькую, с дурацкой улыбочкой и полузакрытыми глазами?! Такое мерзкое видение никогда не посещало, просто не могла посетить разумного, рационального Андрюшу Гребнева. И когда оно материализовалось, можно себе представить его остолбенел ость, а затем полнейшую осатанел ость! Бурливая струя кавказской крови, гены дедушкины, поди, взыграли, взвизгнули: «ИЗМЕНА! БЕЙ! РЕЖЬ!»
И пусть обнимали Янку не в постели, а в постельно-тесном, на взгляд мужа, танце в ресторанном полумраке, она тут же была вырвана из рук кавалера. Который получил кулачищем в глаз, хотя оказался лишь соседским недорослем Матюхой Гусевым! Осознав это в момент мордования нежного личика малолетнего соперника, Андрей с отвращением выдохнул: «Ах ты урод, тетя Мотя…»
Ой, да все эти танцы-манцы просто объяснялись. Чуть расползлась, увы, после родов Яна и никак, никак не могла «войти в свои берега». Решила необременительно сгонять вес не только любимым плаваньем, а еще и настольным теннисом. И очень в спарринги подходил безработный долговязый балбес Матвей, который весной отправлялся в армию.
Ну и повелось: Андрей в университет (последний год, слава Богу!), потом таксовать-зашибать лишний рублик, а супруга с ракеткой и спящим в коляске Тимкой – на спортплощадку. И вот как-то, когда сыночка забрали родители, Яна по приглашению своего спарринга спряталась от жары-духоты в прохладном подвале-ресторанчике. Есть ничего не ела (диета!), но полная безобидность «тети Моти» подвигла ее на один сладкий коктейльчик, потом другой…
А безобидный этот утром, когда умученная обвинениями, объяснениями и примирениями Янка проводила мужа и наконец толком заснула, – позвонил. И потребовал развестись и ждать его из армии! Даже какие-то угрозы зашуршал невнятным языком, видать, пересохшим от эмоций! Либо, не выдержав их накала, мобильник захрипел-засбоил. Яна послала Мотю почти по-матерному, но тотчас почувствовала, как это некрасиво и несправедливо. Надо было по-матерински…
Больше заснуть она не смогла. Надела подаренный Андреем индийский балахон, длинный, до пят, и потому очень нелюбимый, пошла на море поплавать, понырять досыта. Одна, опустошенная тяготами супружеской жизни, ужасаясь тому, что она – сплошные обязательства, обязанности… И – обыденность! Счастливый Матюшка – вон, в любви объясняется, в ресторан ведет, в армию идет, что хочет, то и делает… Ну, подумаешь, в глаз стукнули! А кто настучал Андрею? А, подружка Лизавета звонила вчера часа в четыре, и Яна даже не подумала скрывать, где, с кем находится!
Море не произвело обычного волшебного эффекта. Возвращалась домой, нарочно усугубляя душевный мрак, самой противной дорогой с кучей бетонных лесенок. Под жгучим сентябрьским солнцем штурмовала крутой подъем, когда на него с проспекта выкатилась тройка мясистых кавказских дядек, смахивающих на бандюков. Вдруг они остановились, бестолково затоптались, громко перекрикиваясь. Потом тяжело плюхнулись на скамейку, закурили и замолчали. Один, покосившись на приближающуюся Яну, высказался вполне культурно:
– Да ладно, фиг с ним!
На проспекте стояло авто с открытым верхом, рядом маячил, тоже курил какой-то тощий и молодой. Перестрелки-разборки в духе недавних сумасшедших девяностых, кажется, отменялись. А может, вовсе не планировались, и Яна полюбопытствовала:
– Вы что, ловите кого-то?
Дядьки нестройно ответствовали:
– Да не, мы на море хотели… А потом назад в гору лезть?! Какое уж море!
Да… «Прощай, свободная стихия», как печалился Пушкин! Какое море и какой уж там Мотя, «тетя Мотя» со своей вольной жизнью! Она – замужняя женщина, и воли-свободы ей теперь век не видать. Грустно…
Банки-склянки-бутылки
Пожилые соседи матери собрались с Андреем к источнику Пластунской
