Марат посмотрел на часы, потом сказал ровным, спокойным голосом:

— Не беспокойтесь, с ним ничего не случится, там не так глубоко, захочет даже — не утонет и не унесет его река… Ну, поздно уже, пошли.

Все, как будто встав от поминального стола, медленно, молча разошлись по своим вагончикам.

Только одиноко стояла Сима, не отрывая взгляда от воды.

Марат закончил свой рассказ. Я ничего ему не сказал о том, что лично знаком с Симой, видел ее у лекаря Нерсеса, что, спускаясь из гостевого дома в поселок, в темноте между деревьями я слышал ее смех и слова, сказанные Андрею…

Марат зажег сигарету, в задумчивости подошел, открыл обе створки окна. В комнату ворвался отдаленный рев реки, слабый рокот и подрагивание экскаваторов, бульдозеров, тракторов, затихающий и снова увеличивающийся грохот многотонных самосвалов, поднимающихся на плотину. Несмотря на ночь, все ущелье жило своей обычной жизнью, не снижая темпа, который был задан ему четыре года назад.

— А потом? — после долгого молчания спросил я.

Потом?.. Они уехали — Андрей и Сима. И Марат остался один. А Сима? Ведь она все время была с Маратом, неразлучна с ним. От тоски у Марата иногда чуть дыхание не останавливалось.

Марат, вспомнив первые дни разлуки, покачал головой.

— Было очень тяжело, — устало произнес он, не оборачиваясь. — С ума можно было сойти.

Куда они уехали, где находились, Марат не знал. Мир будто опустел. Был все время мрачным, ни с кем не разговаривал, не общался. Утром рано уходил на работу, вечером поздно возвращался. По ночам иногда выходил из дома, сидел в темноте, курил и снова думал о Симе.

Был момент, когда он думал оставить все и уехать из этих мест ко всем чертям. Но легко говорить: оставить и уехать. А плотина? Доверие людей? Диссертация? А потом забыл. Но нет… не забыл. Прошлое забыть невозможно…

— И все-таки жизнь удивительная штука, — неожиданно повернувшись ко мне, сказал Марат и, подойдя к столу, достал из ящика конверт. — Недавно получил, — добавил он, доставая из конверта письмо и протягивая его мне. — Сима написала.

Я посмотрел на него недоумевающе: неудобно читать чужие письма.

— Ничего, читайте, я разрешаю.

Письмо было коротким, написано крупным округлым девичьим почерком. Сима сообщила, что через полгода рассталась с Андреем и вернулась домой, к матери. «В течение всего этого времени я думала только о тебе, Марат. И не могла простить себя за мой необдуманный шаг. Я в тот момент была будто заколдована. Правильно говорят, что мужчины любят глазами, а женщины — ушами. Но это, конечно, меня не оправдывает. И зачем оправдываться? Ах, как хотелось бы стереть из моей жизни те годы и вернуться в тот осенний солнечный день, когда я сидела на берегу реки, на замшелом камне, а впереди меня, среди теплых камней, подняв голову, на меня смотрела очаровательная змея, а потом пришел ты… Но это, я знаю, невозможно. Ты не из тех людей, которые легко прощают обиды. Так тосклива жизнь без тебя…»

Без каких-либо комментариев я вернул письмо. Марат бережно сложил его, поместил в конверт и, положив в ящик, закрыл его. Потом снова подошел к открытому окну, посмотрел в ущелье, откуда был слышен гул громадной стройки.

Снаружи все — горы и ущелья, раскинувшиеся на склонах гор деревни, как в тумане, — виднелось, сверкало в звездной летней ночи. На далеком горном склоне то исчезал, то снова мерцал знакомый мне одинокий огонь. Странным мне при этом кажется, что я однажды, очень давно, уже видел все это — и эти бледные силуэты на темно-синем отдаленном фоне, и этот далекий одинокий огонь в темноте… Где я это видел? Да, вспомнил: это было в то время, когда Ваге позвал меня к себе и мы с ним долго болтали в темноте. Из окон их дома виднелись далекие горы, у подножия которых, вероятно, на колхозной ферме мерцал одинокий огонек…

Я долго смотрел на мерцающий в далекой туманной дымке огонь и совершенно неожиданно подумал о том, что этот одинокий огонь — наше прошлое, а именно не то, что прошло, а то, что вспоминается, сливаясь с нашим существом, вечно живет в нас, направляя нас и шепча нам на ухо о том, что жизнь коротка и главное не в том, как долго ты прожил, а в том, правильно ли ты прожил…

Просыпаюсь от яркого света. Открываю глаза и тут же жмурюсь от пучка солнечных лучей, которые, проникнув через открытое окно, на миг ослепляют меня. Неужели я так долго спал? Смотрю на часы: девять с лишним. Интересно, Марат ушел? Приподнявшись на локтях, смотрю на его кровать. Марата нет. Еще не хватало, чтобы главный инженер стройки до полудня лежал в постели.

Венера, наверное, тоже ушла. Встаю, быстро одеваюсь, выхожу. Во дворе встречаю Амалию. Острым ручным совком соскребает она со ступенек высохшую грязь.

— Наверное, ночью перепутал свой вагончик, — улыбается она. — Утром пришла, смотрю — никого нет. А постель так красиво застелена, словно там спала девушка.

Видно, Венера постаралась.

— Вечером заговорились с Маратом Агабековичем, я там и остался.

Возвращаюсь в свою комнату, беру портфель и выхожу.

— Ну, Амалия, прощайте!

— Ты что, уезжаешь?

— Да, уже настало время. — Я жму ее теплую, огрубевшую руку. — Спасибо вам за вашу доброту и заботу. И простите, если что-то было не так.

— Нет, все было нормально, только нехорошо, что так рано уезжаешь, остался бы на пару недель, посмотри, какая погода…

— С радостью остался бы, но командировка моя закончилась, даже к нашим, в Хндзахут, не успел. Не дай Бог узнают, что неделю был здесь и не заехал к ним, обидятся.

Беру портфель и, несмотря на то, что до отправления автобуса в райцентр еще много времени, по извилистой дороге торопливо иду в сторону двухэтажного здания на побережье, в котором расположено управление стройки. Надо отметить командировочное удостоверение и в то же время обговорить с начальником пару вопросов, касающихся стройки.

Солнечное, прозрачное утро, по обе стороны тропинки в зелени видны мерцающие отблески света. Это роса на траве еще не успела испариться. В ущелье, тут и там, клокочет иволга, а полевые ромашки, рассыпанные повсюду, как звезды на ночном небе, распространили вокруг свой еле уловимый аромат.

Формальности, связанные с командировкой, быстро завершились, интересующие меня вопросы обсудил с убеленным сединой начальником стройки и вышел из кабинета, окна которого выходиди прямо на реку.

В