лица на стенах пещер эпохи Возрождения. «Арабески» открывали сновидческое царство внутри или рядом с обычным существованием, где можно было почувствовать и использовать сверхъестественные силы. Романтический критик Фридрих Шлегель описывал «арабесковую» литературу как произведения, непредсказуемо меняющие различные стили и формы. Этот термин также отсылал читателя к восточным образам: чудесам «Арабских ночей», витиеватым концентрическим рамкам исламских рукописей и персидских ковров, пьянящим духам, повторяющимся ритмам и галлюциногенам, доносящимся с роскошного, хотя и смутно представляемого Востока.

Один рецензент оценил сборник По как «череду богато раскрашенных картинок в волшебном фонаре изобретения». Образ казался подходящим: литературная машина По проецировала образы реальности, которые были усилены, преувеличены, искажены и откровенны. Его работы – творения блестящего воображения, испытывающего свои силы. Однако столь решительное перемещение между отдельными уровнями существования требовало от него понимания методов – литературных, технических, рациональных и образных, – которые использовались «настоящими учеными» для создания стабильной основы реальности.

Страстный эмпиризм

Образ науки, наиболее прославленный в Америке начала девятнадцатого века, опирался на наблюдение, анализ и классификацию, чтобы расчленить – и снова собрать воедино – взаимосвязанные части машины природы. Однако эта фигура безопасного и трезвого разума сталкивалась с опасным, изобретательным, дико спекулятивным двойником. В те годы в науке действовало философское противодействие, ориентированное на органические целостности, эстетическую реакцию и воображение, и По оказался необычайно восприимчив к его урокам.

Натурфилософия (с нем. «естественная философия») возникла благодаря философу Фридриху Шеллингу, соседу по колледжу философа Г. В. Ф. Гегеля и поэта-романтика Новалиса. Эта школа яростно выступала против стабильной механической Вселенной Ньютона и эпохи Просвещения. Она предполагала, что человеческий разум и мир природы возникают из одного и того же основополагающего принципа или силы, «мировой души» или «Абсолюта». Эта творческая сила развивалась, разделяясь и дифференцируясь, начиная с разделения материи и сознания, чтобы сформировать все сущности космоса. Задача философского естествознания, утверждал Шеллинг, состоит в том, чтобы с помощью наблюдения, эксперимента и разума заново, осознанно открыть первоначальное единство между разумом и миром.

Шеллинг выдвинул программу исследований, чтобы изучить отношения между видимыми силами и постичь объединяющие их принципы. Одни лишь наблюдения и математический анализ не могли раскрыть секреты природы. Для ориентации исследования необходимы были руководящие идеи, такие как архетипические модели, воплощенные в живых существах, и лежащее в основе единство невесомых флюидов (свет, тепло, электричество, магнетизм). Символизм, поэзия и «иероглифы» природы могли дать дальнейшее понимание процессов становления мира.

Натурфилософию называют «романтической наукой». Романтическая поэзия тех лет, когда По начинал свою карьеру, настаивала на том, что мир находится в состоянии становления: как выразился Вордсворт, душа была настроена на «нечто большее». Работы Шеллинга привели догадки и чаяния поэтов Гете, Шиллера и Новалиса в сферу эмпирической и рациональной науки. Натурфилософия наполнила эмпирическое изучение природы эстетической, бурлящей жизненной силой. Она ввергла исследователя – чувства, эмоции, тело и душу – в вихревой шторм сменяющих друг друга сил, поворотов и превращений.

Хотя труды Шеллинга можно счесть мистицизмом, натурфилософия питала строгие исследования. Датский физик и поэт Ханс Кристиан Эрстед в 1820 году обнаружил, что электричество может быть преобразовано в магнетизм; француз Андре-Мари Ампер показал, что преобразование происходит и в обратном направлении, и вывел законы взаимодействия электричества и магнетизма; эти исследования продолжил Майкл Фарадей, а в США – Джозеф Генри. Сравнительные анатомы Лоренц Окен, Жоффруа Сент-Илер и Ричард Оуэн постулировали единую идеальную форму животного, скрывающуюся за разнообразием видимых видов. Даже Александр фон Гумбольдт, которого многие считают сторонником эмпиризма и сбора фактов, черпал вдохновение в убеждении Шеллинга о космическом единстве, лежащем в основе разнообразных форм природы, которое должно быть вновь реализовано через искусство и науку.

Большинство американских ученых проигнорировали сомнительные рассуждения «Натурфилософии», посчитав их далекими от практических и утилитарных задач. Но Эмерсон и трансценденталисты знали работу Шеллинга по переводам и резюме Карлайла, Кольриджа, Жермены де Сталь, Виктора Кузена, химика и поэта Хамфри Дэви. По тоже был знаком с претензиями и амбициями романтической науки и философии, он в разных местах ссылался на Канта, «дикий пантеизм Фихте» и «прежде всего на доктрины тождества, выдвинутые Шеллингом».

В Burton’s Эдгар По размышлял над наблюдениями Хамфри Дэви. Если древние памятники, такие как Акрополь, вызывают у нас восхищение «гением художников» прошлого, то тем более мы должны восхищаться «великими памятниками природы, которые отмечают революции на земном шаре». Это был намек на геологическую теорию Кювье, который объяснял вымирание видов «революционными» катастрофами – наводнениями, землетрясениями, изменениями температуры.

По обращал внимание на возвышенность Бога не только как творца, но и как разрушителя. История Земли – это история «континентов, разбитых на острова: одной земли порожденной, другой – разрушенной». Мы видим «среди могил прошлых поколений – мраморных и скальных гробниц бывших одушевленных миров – новые поколения, возникающие и устанавливающие порядок и гармонию». По рассматривал скалы и долины как свидетельство беспокойного творца, подверженного резким перепадам настроения. Сама земля являлась «системой жизни и красоты, порожденной хаосом и смертью».

Как и сторонники натурфилософии, По видел природу, возвышенно оживленную поляризованными силами: притяжениями и отталкиваниями, положительными и отрицательными энергиями, светом и тьмой, в постоянном движении между порядком и хаосом. Поэзия и интуиция, как и наблюдение, расчет и разум, могли выступать методами расшифровки ее замысла.

Арабесковые работы: Лигейя и Ашеры

Сочетание терпеливого эксперимента и столкновения с ужасающими, поляризованными силами легло в основу «Гротесков и Арабесков» По, опубликованных в 1840 году в двух томах издательством Lea & Blanchard. Рецензенты сочли сборник «игривым излиянием прекрасного и мощного интеллекта» с «яркими описаниями, богатым воображением, изобилием выдумки». В рассказах запечатлены «свет и тьма, добродетель и порок, которым поочередно подвержены люди». Один критик жаловался, что нововведения в «Артуре Гордоне Пиме», разбросанные по большому холсту, «слишком однообразно экстравагантны». Напротив, в своих самых запоминающихся рассказах По направил постоянный рост интереса к одному эффекту – применению того, что он считал отличительной чертой сильной поэзии, к художественной литературе. Это были рассказы, заряженные, как громоотвод.

В «Лигейе» По представил красивую, своенравную и в высшей степени эрудированную женщину, чьи исследования вращаются вокруг понятия личности – бессмертной сущности, которая отличает одного человека от всех остальных. Лигейя была высокой, с темными кудрями и черными глазами, что наводит на мысль о восточном происхождении, как у одной из еврейских героинь Дизраэли, или о «креолке» с африканскими корнями, однако ее муж, рассказчик, не может вспомнить, где и когда он ее встретил.

Лигейя заболевает и умирает, и в состоянии кошмарного смятения ее муж снова женится. Его новая жена,