Здоровяк шмыгнул разбитым носом и вышел вон. А я послушно оставил на столе браслет и цепочку. Уселся на довольно твёрдую кушетку и взглянул в одутловатое лицо старухи. И только сейчас мне бросились в глаза её седые волоски, растущие над верхней губой. Бр–р–р…

Бабка же криво усмехнулась и без всякого пиетета принялась отдирать мою импровизированную повязку из рукава кофты. А та ведь успела присохнуть к моей ране.

Етижи пассатижи! Боль обжигающей плетью стеганула меня по нервам, а глаза полезли из орбит. Но орать я не стал. Лишь до хруста стиснул зубы и принялся мысленно проклинать старую ведьму.

Ей–богу, она дементор, наслаждающийся болью других! Эта карга даже не удосужилась предложить мне обезволивающее. Хотя её коллега с доброй улыбкой всучила Грете какую–то настойку. Дворянка её хряпнула. И после этого с девичьего лица как ветром сдуло гримасу еле сдерживаемой боли.

Мне же пришлось терпеть…

Хорошо хоть безжалостная стерва довольно быстро избавила меня от повязки. Однако потом она стала протирать мои раны какой–то едреной хернёй. И та начала огнём жечь мою плоть. Я опять едва не взвыл от боли.

Да она млять издевается надо мной, что ли?! Вот угораздило же меня попасть в лапы к садистке!

Благо, старуха вскоре совершила несколько магических пассов, которые заставили затянуться раны на моей руке. От них остались лишь четыре багровые полосы. И на этом экзекуция, кажется, подошла к концу.

Бабка с нехорошим прищуром глянула на меня и будто бы с угрозой спросила:

— Ещё на что–нибудь жалобы есть, молодой человек?

— Не–е–ет! — истово выдохнул я, слетел с кушетки и выскочил из помещения.

В коридоре меня встретил заскучавший Павел. Он сразу же встрепенулся и спросил:

— Всё? Теперь можно мне топать к лекарке?

— Лучше беги, глупец, — честно предупредил я его, как ошпаренный проскакал по коридору и помчался по лестнице.

Лечение старой ведьмы вдохнуло в меня столько сил и эмоций, что я вихрем пронёсся по ступеням до самого восьмого этажа и буквально влетел в общую душевую. Хотя буквально четверть часа назад помирал от усталости.

Но уже стоя под тёплыми струями воды, с меня вместе с потом и грязью, ушло и нервное возбуждение. И ему на смену явились чудовищная усталость и сонливость. Я чуть не уснул прямо в душевой. Но всё же мне хватило сил доковылять до своей комнаты, разоблачиться и пластом повалиться на кровать. Кажется, я вырубился даже раньше, чем моя голова коснулась подушки.

И по моим внутренним ощущениям стук в дверь раздался буквально через мгновение после того, как я уснул. Но разлепив пудовые веки, я увидел, что комнату уже залил серый утренний свет. А за окном моросил мелкий дождь и светило холодное осеннее солнце.

Тем временем стук повторился. И я недовольно прохрипел:

— Подите прочь! Дайте хоть в субботу выспаться!

— Это Пашка, — раздался за дверью низкий голос здоровяка. — Перетереть надобно.

— Ах–х–х, — тяжело вздохнул я. — Точно не хочешь прийти через пару часиков?

— Нет.

— Надеюсь, у тебя что–то важное. Минимум, всемирный потоп.

Мне пришлось с кряхтением встать с кровати, прошлёпать босыми ногами по полу и открыть дверь.

В коридоре предсказуемо обнаружился Павел. И с его лицом творилась какая–то чертовщина. Парень выглядел, как человек, который второй год страдает запором, но пытается улыбаться.

Я изумлённо выпучил глаза и выдохнул:

— Чего это тебя так перекосило? Медпомощь той карги так тебя изувечила? А я ведь говорил — беги.

— Нет. Просто я пытаюсь изобразить дружелюбие, — признался тот и с облегчённым вздохом перестал улыбаться. На его физиономию сразу же вернулось привычное задиристое выражение.

— Ясно, а то я уж подумал, что ты хочешь вцепить зубами в мой кадык.

— Хм… смешно, — усмехнулся он краешком рта. — А лечение Вредной Берты в самом деле чуть не сгубило меня. Жаль, я только сегодня утром узнал, что она самый большой страх всех анималистов–простолюдинов, возвращающихся с полевой тренировки. Поговаривают, что у неё есть какая–то нелюбовь к простым людям вроде нас.

— А где ты это узнал? — спросил я и посторонился, пропуская парня в свою комнату.

Он вошёл, уселся на жалобно скрипнувший под его весом стул и ответил:

— Дык сегодня на завтраке в столовой побалакал с простолюдинами–второкурсниками. Они мне много чего о ней насвистели.

— Слушай, дружище, а была ли на завтраке маркиза Меццо? — задал я парню вопрос и напряжённо замер в ожидании его слов.

Ох, как же я надеюсь, что она жива живёхонька. А вот ежели девица померла, то её папаша с говном сожрёт и меня, и Люпена.

— Маркиза Меццо? Это такая блондиночка с вьющимися золотистыми патлами и высокомерной мордахой? Да, была.

— Фух–х–х, — облегчённо выдохнул я и принялся надевать штаны, а то в трусах как–то не комильфо ходить при госте.

— А ты, значит, любитель высокородных блондинок? — сально подмигнул мне Пашка. — В лесу на руках таскал фон Браун, а сейчас справляешься о другой.

— Не твоё дело, — довольно резко сказал я и следом почти грубо спросил: — Ты вообще о чём хотел поговорить?

— Мы не с того начали наше знакомство, — спокойно бросил громила, не обратив внимания на мою резкость. — Чего нам делить? Ты парень сообразительный. Я — тоже не дурак. Мир?

— Ладно, мир, — кивнул я и в довесок к штанам напялил помятую рубашку и подтяжки. Сойдёт. Чай не император Гардарики ко мне заявился.

— А раз мир, то это дело надо отметить, — довольно оскалился Ёж, приподнял майку и вытащил фляжку. Ранее она бы заткнута за широкую резинку его серого трико. А теперь он поставил её на стол и с гордостью сказал: — Самогон. Батя мой варил. А рецепт в нашей семье переходит от отца к сыну. Дед мой говаривал, что, уже почитай три сотни лет, мы такой самогон варим. Его в нашей лесной глуши все хвалят.

— Наверное, хвалят те, кто не ослеп? — ехидно вставил я.

— Да ты остряк… — беззлобно подметил Пашка и взъерошил рукой короткий бобрик волос. — Где у тебя стаканы или кружки? Мы же не в подворотне, дабы из горла хлебать.

— Сейчас организую.

Я расторопно открыл дверцы шкафчика, взял с полки два стакана из толстого стекла, нахмурился и протёр их чистой тряпкой, которая висела на гвоздике. И лишь потом поставил оба сосуда на стол и присовокупил к ним тарелку с кружком кровяной колбасы, несколькими чёрствыми галетами и луковицей.

Пашка одобрительно посмотрел на горький овощ, по чуть–чуть набулькал в стаканы и проговорил:

— Да, лук подойдёт для того, чтобы отбить запах изо рта. А то ведь в академии спиртное–то нельзя употреблять. Сухой закон. Только иногда можно вина глотнуть. А что вино? Ерунда. Сладкая водичка. А вот сейчас мы испробуем напиток настоящих мужчин. Цепляй стакан.