безнаказанно обстреливать ее внутренность с городских мечетей, медресе и вообще высоких зданий, откуда она открывалась вся как на ладони. Наши успели только насыпать 2 барбета возле кладбища, что у самаркандских ворот, да обрыть часть осыпавшегося оврага, чем и кончились приспособления для обороны.

Нашему самаркандскому гарнизону, всего-то в 558 человек — кроме казаков, сапер и артиллеристов — надо было защищать окружность стены в 2,5 версты; в лазарете лежало 450 больных и слабых, требовавших ухода. Хорошо еще, что хранился большой запас патронов, муки, крупы, но мало было соли и мяса.

Тотчас же по выступлении Кауфмана на Каты-Курган в окрестностях Самарканда стали скапливаться большие вооруженные шайки. Между тем аксакалы, как ни в чем не бывало, продолжали являться в цитадель, заверяя в своей покорности и преданности. Два раза им удалось вызвать из цитадели майора Штемпеля, оставленного за коменданта с ротой солдат, чтобы отбить враждебные шайки, и во второй раз, когда Штемпель возвращался в цитадель, он должен был войти в бухарские ворота силой; после этого случая их заперли наглухо. Аксакалы надеялись, что в отсутствие войск можно будет занять цитадель без выстрела. А мы им верили до последней минуты, несмотря на то что евреи давно уже предупреждали об измене самаркандцев. Однако, как только опасность стала очевидной, гарнизон воспрянул духом: раненые, больные, чиновники и русские купцы пожелали принять участие в защите. В то время в Самарканде находились по своим торговым делам Хлудов, Трубчанинов, Иванов, гостил художник Верещагин — всего набралось добровольных защитников с первого же дня осады 140 человек. Душой обороны стал подполковник Назаров, командир 9-го линейного батальона, бывший тогда в лазарете на излечении; он охотно подчинился младшему в чине коменданту.

На западной стене, к стороне садов, расставили нестроевых — музыкантов, писарей, фурштатов; в углу между обоими воротами — сапер; прочие стены заняли часовыми, а у ворот выставили караулы; две бухарские пушки вкатили на барбеты возле мечети, четыре орудия оставили в резерве. Вот все, чем располагала защита.

В эту самую минуту, когда на Зерабулакских высотах началась канонада, предводители шахрисябцев Джура-бий и Баба-бий повели свои несметные орды на освобождение трона Тамерлана. Кроме шахрисябцев тут были кочевники разных наименований, жители Ургута, Самарканда, Мианкальской долины, примерно от 40 до 50 тыс. человек, если не больше; тут же находился старший сын эмира Катты-тюря. Полчища врагов приближались с барабанным боем, при звуках сурн, с криками: «ур! ур!» Они наводнили городские улицы, окрестные сады и, открыв меткую пальбу на гребне стен, атаковали цитадель в семи местах одновременно. Оба пролома в стене, ворота, калитка против родника сразу были осыпаны градом пуль; по ханскому дворцу и лазарету открылась пальба с высоких городских мечетей. Сколько надо было мужества, чтобы взглянуть в лицо страшной опасности и не потерять сразу веры в успех защиты! Тут, в эти минуты, сказалась вся мощь русского солдата, сила которого возрастает по мере опасности. Атакованные пункты тотчас были усилены из резерва: к воротам послали пушки, к стенам — артиллеристов с ручными гранатами. С первой же минуты оборона становилась непосильной: наши стрелки были открыты, а неприятель скрывался или за стеной, или в соседних саклях; он нападал на ворота и проломы тысячами, а наши встречали его десятками. У коменданта осталось в резерве всего 30 солдат; один и тот же 3-й взвод помогал всюду: то бежит к кладбищу, где особенно напирали мусульмане в виду своей мечети; то торопится, с подпоручиком Сидоровым во главе, к самаркандским воротам, а отсюда, подавши помощь, спешит к бухарским воротам. Эти ворота начинали гореть; к вечеру загорелись и другие. Охранение ворот являлось делом первой важности. К самаркандским воротам поспел вовремя майор Шеметилло с последним резервом; инженерный офицер Богаевский построил тут баррикаду, сзади которой поставил пушки; в числе защитников появился купец Трубчанинов в русской красной рубахе. Теперь неприятеля уже встречали картечью: появились в воротах убитые, раздались стоны раненых. К бухарским воротам явился Назаров с саперами и слабосильной командой своего 9-го батальона; многие из них были так слабы, что не могли держать ружей или кричать «ура». Одно присутствие Назарова вдохновляло этих полумертвых людей.

— Ваше высокоблагородие! — кричали солдаты. — Врывается, врывается!

— Не бойтесь, братцы: я с вами!

Солдаты действительно успокоились. Вот послышались крики: «ур! ур!», и на валу показалась толпа дюжих узбеков. Наши дали залп: толпа отхлынула. Прибежали к Назарову с другого пункта, зовут его туда. Между воротами было место, где стена выступала утлом. Тут бухарцы стали подкапывать стену, и если сапер вылезал, чтобы выстрелить в работника сверху, то в него направляли десятки ружей: каждый наш выстрел обходился очень дорого. После полудня бухарцы так углубились, что уже перестали бояться наших выстрелов. Оттуда смельчаки взлезали на стену при помощи кошек (особые крючья) и, махая значками, звали толпу на приступ. Когда свели сапер с этого места, Назарову пришлось бегать от бухарских ворот сюда и обратно, смотря по тому, где угрожала наибольшая опасность. В минуты затишья этот неутомимый борец шутил, хохотал, развлекая солдат и поддерживая в них необходимую бодрость. Вечером показался за воротами дымок; скоро они рухнули, и толпы повалили неудержимой волной. Тут начался ужасный рукопашный бой. Среди свалки, под градом пуль, саперы принялись строить завал: одни побежали за мешками, другие стали копать землю. Глина до того окаменела от бездожья, что не поддавалась кирке. Тогда бросились в сакли, где она была помягче. Наконец мешки наполнены, надо их тащить к воротам, навстречу неприятелю. Воронец и Черкасов указали места и оставались здесь по очереди, пока завал не был готов. Согнувшись в дугу, 2–3 сапера подкатывали мешок, укладывали в ряд и спешили за следующим. В несколько минут первый ряд был уложен, остальные мешки втаскивали наверх, пока не образовалась из мешков стена, которая могла прикрыть человека; на середине завала оставили отверстие для пушки. К полуночи завал был готов. По мере того как он возвышался, солдаты размещались в сторонке от орудия. Вот вдали послышался шум: все ближе, ближе; тысячи хриплых голосов ревели: «Алла! Алла!» Передовые идут молча, с батиками и ружьями. Вдруг, опустив головы, они бросаются в ворота. «Первое!» — прозвучала команда, раздался выстрел, и потом все смолкло…

Минуты через две вдали послышалась перебранка: враги упрекают друг друга в трусости. И так ломились они не один, а много раз, но не могли вынести картечи.

Ночью от бухарских ворот сделали вылазку. Назаров пошел, как был, в лазаретных туфлях. Команда подвигалась тихо, с оглядкой, говорили шепотом. Удалось