Шрифт:
Закладка:
Малик, скорее всего, был не в курсе, что Сталин уже принял решение вступить в войну с Японией и дипломатия служила только прикрытием для этого замысла. Однако такой проницательный и хорошо информированный дипломат, как Малик, безусловно, знал о переброске советских войск на Дальний Восток и должен был догадываться о внешнеполитическом курсе, избранном Кремлем. Поэтому с его стороны было благоразумно высказать именно те предложения, которые, на его взгляд, были созвучны идеям Сталина. По мнению Малика, главная цель Советского Союза была недостижима без участия в войне, однако он не исключал возможности переговоров. Сталин и Молотов предпочитали не информировать Малика о своих планах. Они считали, что дипломату незачем вникать в военные дела.
Япония пытается добиться посредничества Москвы
Малик был не единственным дипломатом, которого держали в неведении. Сато понятия не имел о ходе переговоров между Хиротой и Маликом. Посланная Того 1 июня телеграмма, в которой Сато было дано указание обсудить с Молотовым улучшение японо-советских отношений, чрезвычайно расстроила посла. Отвечая Того телеграммой от 8 июня, Сато откровенно высказал свое мнение, что «нет ни малейшей надежды на то», что отношение России к Японии станет «благожелательным». Он писал, что если русские не выказывали никакого желания улучшить отношения с Японией, когда сражались не на жизнь, а на смерть с Германией, то зачем им это делать сейчас, после победы над немцами? Денонсация советской стороной пакта о нейтралитете должна быть воспринята как однозначный сигнал об их намерениях. Сато не смягчал выражений: он был потрясен тем, насколько наивен был японский МИД, цеплявшийся за несбыточные мечты. Получив эту ядовитую отповедь, Того решил не сообщать Сато о ходе переговоров Хироты с Маликом.
Далее Сато коснулся деликатного, но самого важного вопроса – оценки военного положения. Он осмелился заявить: «В условиях современной войны невозможно продолжать боевые действия после того, как наши средства сопротивления были уничтожены». Эти замечания, должно быть, особенно разозлили Того именно потому, что он сам придерживался того же мнения. Но Того знал, насколько сложной была внутриполитическая обстановка в Японии. Один неверный шаг – и правительство могло рухнуть или политики, работающие над достижением мира, могли быть убиты. Любой план, целью которого было окончание войны, должен был получить одобрение армии.
В заключительной части своей телеграммы Сато затронул еще один важный вопрос: Япония оказалась бы совершенно бессильной, если бы Советский Союз решил воспользоваться слабостью ее положения и вступить в войну. Превосходство Красной армии над японской было очевидно даже для гражданского человека. Прежде чем это произойдет, писал Сато, Япония должна предпринять все возможное, чтобы завершить войну, ставя перед собой единственную цель – сохранение кокутай[133][134]. Того считал, что Сато несносен, упрям как осел и совершенно не представляет себе всей сложности ситуации в Японии. Однако поскольку ему некем было его заменить, Того предпочел вести дипломатические переговоры за спиной собственного посла.
Через два дня после второй бесплодной беседы Хироты с Маликом Высший военный совет принял три противоречащих друг другу документа, определявших военную политику Японии: «Основные принципы ведения войны в будущем» и два дополнительных документа, «Национальная мощь в настоящий момент» и «Ситуация в мире». В основном документе делался упор на то, что, хотя США приложат еще больше усилий для победы в Тихоокеанской войне после поражения Германии, Япония сможет нанести противнику такие колоссальные потери, что его боевой дух ослабнет к концу текущего года. Однако этому главному документу противоречил первый вспомогательный отчет, в котором давалась пессимистичная оценка экономического положения Японии, запасов продовольствия в стране, транспортной ситуации и боевого духа нации в целом11.
По поводу намерений Советского Союза во втором документе было сказано, что русские планируют расширить свое влияние на Дальнем Востоке, ударив в самый подходящий момент. С этой целью СССР активно наращивает численность своей армии на маньчжурской границе, готовясь к войне против Японии. Однако авторы этого отчета пришли к выводу, что русские вряд ли скоро приступят к боевым действиям. Самым подходящим моментом для потенциального нападения были названы лето и осень 1945 года[135][136]. Опять мы видим, что этот документ представляет собой любопытную смесь анализа и самообмана. Если Советский Союз действительно собирал громадную армию на Дальнем Востоке, если он ожидал подходящего момента, чтобы напасть на Японию, и если лучшим временем для этого нападения были лето и осень, то из этого логично следовало, что Японии нужно готовиться к такому развитию событий. Тем не менее на основе всей этой информации составители отчета пришли к выводу, что Японии необходимо изо всех сил удерживать СССР от вступления в войну.
Оборона на последнем рубеже, как ее представляли себе армейские офицеры, должна была основываться на фанатичной самоубийственной готовности японцев продемонстрировать превосходство своего боевого духа. Ради этого армия собиралась объявить всеобщую мобилизацию населения. В апреле армия выпустила «Полевое руководство по ведению решающей битвы за Родину». В этом руководстве солдатам было приказано бросать раненых, не отступать, быть готовыми сражаться даже голыми руками и без колебаний убивать всех японских жителей – женщин, стариков и детей, – которых планировалось использовать в качестве живого щита против американцев [По 1982: 8]. Битва за Кюсю должна была стать самоубийственным сражением большего масштаба, чем Иводзима, Гуадалканал и Окинава.
В итоге «Большая шестерка» приняла все три документа, главным из которых был первый, где утверждалось, что Япония продолжит сражаться для сохранения кокутай и защиты внутренних территорий. Чтобы добиться этой цели, японское правительство должно было вступить в активные переговоры с Советским Союзом и сделать ключевыми направлениями внутренней политики всеобщую мобилизацию и подготовку ресурсов для ведения боевых действий. 8 июня эти документы были утверждены на императорском совещании. Данное решение было продавлено армией, и никто не стал протестовать. Судзуки счел, что это адекватная оценка ситуации. Того, которому не дали возможности принять участие в обсуждении этих важных документов, горько сетовал на нерешительность Судзуки. Однако Ёнай считал, что в данной ситуации японское руководство должно быть объединено общей целью, хотя, возможно, уже планировал предать армию в решающий момент. Император во время этого совещания не проронил ни слова
