Люди на улице подумали, совсем спятила глупая баба — решила жизнь свою кончить. Такое иногда случалось на Москве. Осталась девица одна-одинешенька и без полушки в кармане вот и решалась взять страшный грех на душу.

Но они ошибались. Сия грешница была иного сорта.

Кучер остановил карету вовремя. На бабе не было даже синяка.

— Чего под лошадей прешь? — заорал он.

— Дело у меня до барина твоего! — сказала она с улыбкой, не обратив внимания на его грубость.

Тарле открыл дверцу.

— Что там? — спросил он.

— Дак баба, барин!

— Какая еще баба?

— Дак я почем знаю! Под ноги лошадей лезет!

Иван Карлович вышел из кареты. Он поклонился незнакомке. Ранее он никогда не видел этой женщины, но он сразу пригласил ее в карету, словно она была его давняя знакомая.

Отчего он так сделал?

На сей вопрос не ответил бы и сам коллежский асессор.

Просто она была красива. И не просто красива. Иван Карлович еще никогда не встречал подобной женщины.

Что с того что она была невысокой и обладала тонкой фигурой? Таких он встречал много. Да и не считалось это красотой тогда на Руси. Мода на тонких женщин еще не пришла. Может быть, все дело в лице с правильными чертами, в смуглой коже, как у цыганки? Или черных вьющихся блестящих волосах? Или в её глазах?

Незнакомка знала о чувствах, которые вызвала у Тарле.

— Я Власта. — сказал она.

— Власта?

— Это мое имя.

— Иван Карлович Тарле.

— А я знаю кто ты. И я ждала тебя здесь.

— Но кто ты?

— Я сказала тебе мое имя.

— Власта это лишь имя.

— Власта это не просто имя. Иногда это целая жизнь. Вот сейчас я хочу сохранить твою жизнь.

— Моей жизни угрожает опасность?

— Тебя хотят убить, — ответила она.

— Кто?

— Атаман Сильвестр Кольцо со своими разбойниками караулит тебя у рыночной площади, Иван Карлович.

— Но я чиновник сыскного ведомства. Взять меня вот так днем нельзя.

— Но они сделают именно так, Иван Карлович.

Власта улыбнулась. Тарле был «сражен» этой улыбкой.

— Я предлагаю тебе свернуть с пути.

— Это как? — спросил он.

— Я отвезу тебя в один дом, и там ты будешь со мной. И ножи убийц не коснутся тебе.

— С тобой? Но значит ли это, что ты станешь моей?

— Да, — прошептали алые губы красавицы.

— Но вначале я должен сообщить про засаду. Если разбойники там, то их надобно схватить.

— Исполни свой долг!

Тарле приказал кучеру вернуться в канцелярию юстиц-коллегии. Там Тарле быстро разыскал Дурново и сообщил ему о засаде и про атамана Сильвестра Кольцо.

Порфирий Кузьмич страшно сему обрадовался.

— Сам атаман Кольцо? Ежели сие правда, то я должник твой, Иван Карлович! Езжай восвояси, голубь. А сам сие дело обделаю. Про то не думай более.

Тарле вернулся в карету, но женщины там не было.

— Данило! — позвал он кучера.

— Да, барин?

— Где она?

— Чего? — переспросил тот.

— Где она? Женщина, которая была в карете?

— Баба? Дак должно сбежала, барин.

— И ты не остановил? Дурак!

— Вы не приказывали мне стеречь её.

— Ты ранее не видал её?

— Бабу?

— Эту женщину, что сидела в карете со мной?

— Никогда не видал, барин.

Тарле понял, что Данило действительно ничего не знает…

Глава 11

Разбойники

1732 год. Октябрь

1

Москва. Разбойный приказ.

Атаман Кольцо.

Порфирий Кузьмич сидел в пыточном подвале и напротив него был привязан к дыбе сам атаман Кольцо. Давно ждал господин Дурново сего часа. Но уж больно ловок был разбойник. Всегда уходил от приставов и солдатских команд. А вот на тебе — попался случайно!

И подумать не мог Порфирий Кузьмич, что именно сего молодца Ванька Каин заставит выполнить его поручение.

— Вот и довелось нам свидеться, Сильвестр! Я и не чаял того!

Кольцо только плюнул в сторону Дурново.

— Али не рад мне, Сильвеструшка? А я сколь лет про сие мечтал. Но ты удачлив да увертлив. Но привели и тебя сердешного пути-дорожки в подвал ко мне гостевать.

— Знаю я твое гостевание. Небось прием горяч будет? — пошутил Сильвестр.

— Не без того. Веничков вишь приготовили заплечные матера-то. «Пропарят» тебя сердешного. Не скоро про сие забудешь.

— А ты, старик, думаешь, что я тебе чего скажу? — Кольцо засмеялся.

Но Порфирий Дурново был спокоен.

— Скажешь, голубок. Скажешь.

— Али мало слыхал про меня? Дыбой пугаешь?

— Дыба не самое страшное, Сильвеструшка. У меня все соловьями поют, и петь будут. И ты будешь. Но можно петь со сломанными ногами, и телом обожженным, а можно и без увечий сильных.

— А ты взаправду дурак, али прикидываешься? Я атаман Кольцо! Я со смертью в обнимку жил последние годы. А ты страшишь меня, дурак!

— Ты бы по-доброму, Сильвестушка. Так оно спокойнее будет и я не враг тебе. Людишек твоих пытать станут и под батоги до смертного часа. Так и преставятся сердешные. Но тебя я спасти могу. Смекаешь?

Кольцо снова плюнул под ноги Дурново.

— Начинайте! — приказал Порфирий Кузьмич палачам.

Заскрипели блоки и тело растянулось.

Заработала дыба — пытка страшная. Человеку веревкой руки за спиной связали, а свободный конец веревки через блок перебросили. Блок тот был укреплен под самым потолком зала пыточного.

Заплечных дел мастер потер руки и натянул веревку. У Сильвестра заломили руки в суставах.

— Больше! — приказал Дурново.

Палач еще потянул, и вывернутые руки Сильвестра уже были над его головой.

— Опускай! — поступил новый приказ.

Тело быстро спустили вниз на каменные плиты, и снова волна острой боли пронзила атамана.

— Ну как тебе первое угощение? — спросил Дурново.

— Не сломаешь меня, — прорычал в ответ Сильвестр.

Но Дурново только усмехнулся. Он только начинал свою игру.

Палач кивнул подручным и те снова подняли тело и на сей раз привязали к его ногам груз — большое бревно.

— Ты, Сильвеструшка, правду молвить должен. Не просто же так я ждал тебя. Мне указали, что де готовит атаман Кольцо убийство коллежского асессора Тарле. Чиновника сыскного приказа! И я поймал тебя и людишек твоих.

— И что? — поднял голову Кольцо.

— А то, что не просто так ты, тать, сие дело затеял. Чего взять тебе с чиновника сего? Али богаче людей на Москве нет? Есть. И не стал бы ты его трогать. Опасное дело сие. Куда как легче купчишек шарпать.

— А вот решился я на чиновника замахнуться.

— Зачем?

— Для куражу! — ответил Сильвестр.

— Нет, — покачал головой Дурново. — Ты ведь не