Признаюсь, тот поступок Ельцина вызвал у меня неоднозначные, противоречивые чувства. С одной стороны, поразила его решительность. Согласитесь, прыгнуть в ледяную воду отважится далеко не каждый. Подумал тогда: насколько же он везучий человек, ведь вполне мог и на бревно налететь, и воспаление легких подхватить. Но основной вопрос, на который до сих пор не нахожу ответа: а зачем он все проделал? В чем смысл, ради чего риск?

Похоже, Борис Николаевич не терзался подобными сомнениями, пер напролом, без оглядки по сторонам. Жил по принципу «Напьемся – разберемся». Вот в Новокузнецке в очередной раз взгромоздился на трибуну подшофе. Стоит, шатается, говорит бессвязно. Я поддерживаю за локоть, чтобы не рухнул.

– Просите, кто чего хочет? – обращается к толпе.

– Цены на водку снизить! – кричит самый смелый.

Ельцин реагирует в ту же секунду:

– Неси бумагу!

Моментально находится доброволец, протягивает выдранную из блокнота мятую страницу, другой шахтер подставляет спину, и Борис Николаевич без тени сомнения пишет расписку: водка подешевеет!

Народ счастлив.

В Прокопьевске трибуна оказалась с низкими перилами. Люди быстро смекнули, что оратор поддатый, но все равно радовались и аплодировали. Похоже, многим даже нравилось, что Ельцин настолько близок к своим избирателям. В какой-то момент, увлекшись речью, он слишком резко наклонился вперед, потерял равновесие и повис вниз головой. Если бы свалился вниз, мог бы и шею свернуть. Я успел схватить Бориса Николаевича за правую руку, за левую его удержал кто-то другой, совместными усилиями водрузили трибуна на место. Народ только посмеялся. Из Прокопьевска нам предстояло ехать в Киселевск. Я знал, что в городе обстановка сложная, а значит, и митингующие могут быть не столь благодушны и доброжелательны. Сказал об этом Ельцину, предложил выпить перед выступлением крепкого чаю, чтобы чуть взбодриться.

Борис Николаевич подозрительно легко согласился. Остановились у придорожного кафе, где Ельцин вместо чая опять опрокинул полстакана водки. И ведь не запретишь, не возразишь. Перечить себе дороже!

На площади из-за собравшихся было не протолкнуться, казалось, вышел весь город. Люди давно стояли и ждали Ельцина, образовав узкий коридор к трибуне. Борис Николаевич двигался по нему, глядя под ноги и распространяя вокруг хмельные пары.

– Да он пьяный! – вдруг раздался злой возглас из-за спин.

– Кто пьяный?! – взревел Ельцин и ринулся в толпу.

Хорошо, охрана сработала четко, людей оттеснили, до рукоприкладства не дошло. Но народ уже завелся.

– Что нам слушать этого бухого?!

В тот раз люди очень агрессивно отреагировали на появление Бориса Николаевича в подпитии, увидев в поведении гостя явное неуважение к себе. Честно говоря, я вполне разделял мнение митингующих. Разве можно столь безответственно относиться к своему делу? Ведь на кону стояла победа в выборах! Шахтеры подобного отношения не прощают. Да и не только шахтеры…

Между тем Ельцин продолжал раздавать ничем не обеспеченные обещания, подписывая указы, которые, похоже, и не собирался выполнять. Хотите оплачиваемый отпуск шестьдесят шесть дней при тридцатичасовой рабочей неделе? Да не вопрос! Приплюсовать отгулы за участие в рейдах народных дружин? Пожалуйста! В итоге шахтерам, работающим в районах Севера, насчитали трехмесячные каникулы. Нигде в мире ничего похожего отроду не было! Да за такой отпуск можно квалификацию потерять, от работы отвыкнуть. Скорее не отдохнешь, а сопьешься от безделья.

Словом, Ельцин посулил с три короба и отправился дальше гастролировать по России, а я остался дома, в Кузбассе.

Неожиданно выяснил, что некоторые трудовые коллективы решили выдвинуть меня кандидатом в президенты России. Сначала воспринял новость как не слишком удачную шутку, потом понял: нет, все всерьез.

Первое желание – немедленно отказаться. Прекрасно понимал: шансов на победу нет, а дело из разряда инфарктных. Вскоре узнал, что в мою поддержку собраны сотни тысяч подписей, причем не только в Кузбассе, но и за его пределами. Пошли телеграммы сродни сигналам SOS: «На Челябинском металлургическом заводе из пяти доменных печей остановлены четыре, прекращен выпуск проката…», «Магнитогорский комбинат в аварийном состоянии, входим в режим полной консервации производства…», «Непринятие мер по поставкам угля грозит катастрофой…», «На предприятии сложилось безвыходное положение… Требуем компенсации убытков…»

Получалось, люди связывают со мной определенные надежды, верят, что могу найти выход из тупика, а я вроде как кокетливо отказываюсь или, что еще хуже, трушу, уклоняюсь от ответственности. Начал задумываться: почему бы не использовать шанс заявить о существующих проблемах на всю страну, не попытаться привлечь внимание к бедственному положению в промышленности?

И все же я был так далек от мысли избираться, что не знал даже об обязательном требовании: в связке с кандидатом в президенты регистрируется и будущий вице-президент. Когда мне рассказали, что нужен достойный напарник, времени на поиск почти не оставалось. Наудачу обратился к Светлане Горячевой, вице-спикеру Верховного Совета России, юристу с Дальнего Востока, но она, не веря в мой возможный успех, вежливо отказала. Что делать? Пораскинул мозгами, вспомнил о директоре комбината «Кузбассшахтострой» Герое Социалистического Труда Викторе Бочарове. К тому же он два года отработал заместителем министра угольной промышленности СССР, имел какие-то знакомства в Москве.

Решение надо было принимать быстро. Майские праздники Виктор Иванович проводил на даче, занимался обычными хозяйственными делами, сооружал теплицу для огуречной рассады. Я отправил за ним машину, попросив срочно вернуться в город для важного разговора. Правда, тему не обозначил, решил, что скажу при встрече. Бочаров приехал в чем был: в какой-то клетчатой рубашке и спортивных штанах. С порога поинтересовался:

– Что стряслось?

Я выдал без паузы, решив использовать эффект неожиданности:

– Нужен кандидат в вице-президенты России. Со мной в пару.

Виктор Иванович сразу все понял, лишних вопросов задавать не стал, но попросил время, чтобы хорошенько все обмозговать.

– Вот как раз думать-то и некогда, ЦИК заканчивает регистрацию. Решать надо сейчас, а завтра утром лететь в Москву. Иначе не успеем.

Бочаров помолчал с минуту и согласно кивнул. Через пару дней в Центральной избирательной комиссии мне вручили удостоверение кандидата в президенты, а Виктору Ивановичу – второго номера нашего тандема. Должен сказать, что главным стимулом для участия в выборах для меня стало желание защитить людей. Или хотя бы попытаться это сделать… Я ведь видел, что в результате так называемой либерализации цен народ массово обнищал, потеряв почти все свои сбережения. Наблюдал это даже на примере самого близкого и родного человека.

Я часто, почти каждую неделю, навещал мать. И вот приезжаю в очередной раз, а узнать ее не могу: мама словно стала вдвое меньше, и волосы все побелели. Говорит бессвязно, без конца плачет: