научил. Отлично говорить по-французски разве что. Но теперь даже это знание не слишком-то может пригодиться, — он бросил на меня быстрый взгляд. — Я много читаю, занимаюсь самообразованием.

— Позвольте, угадаю, вы читаете французских просветителей, не так ли? — спросил я немного насмешливо.

— Да, я читаю просветителей, а также труды античных учёных… — он прервал сам себя на полуслове. — Откуда вам известно, с помощью каких книг я восполняю пробелы в своём образовании, ваше величество?

— Потому что все это делают, — я чуть глаза не закатил. — Это модно, свежо и даёт возможность блеснуть где-нибудь в литературном салоне. Это почти так же модно, как быть масоном. Особую пикантность придаёт запрет, не так ли?

— Я не совсем понимаю, ваше величество…

— Да всё вы понимаете, я по вашим глазам вижу, — я бросил на него насмешливый взгляд. — Я тут подумываю, а не запретить ли мне чтение ну, например, сеньора Макиавелли? Всё в рамках цензуры, как же без этого! Как вы думаете, насколько быстро его раскупят, да ещё тихонько, соблюдая всю возможную конспирацию, из-под полы?

— Если вы действительно так думаете, то не запрещали бы масонские ложи, — буркнул Киселёв, внезапно покраснев. Неужели я в точку попал?

— Что вы знаете про масонские ложи, Павел Дмитриевич? Ну кроме того, что это таинственно, оригинально, модно и другие прекрасные эпитеты? В чём смысл расползания вольных каменщиков по миру? — спросил я его. Вот теперь я смотрел пристально и внимательно.

— Братья проповедуют свободу и свободомыслие, — очень осторожно ответил Киселёв. — Я понимаю, куда вы клоните, ваше величество. Масоны настроены более всего против религии, и ложи являются самым большим прибежищем еретиков и вольнодумцев.

— А зачем? Чем им помешала религия? Причём заметьте, плевать, какая именно. На восток к магометанам они не сунутся, те более нетерпимы к подобным шалостям, но вот среди христиан вполне могут позволить себе резвиться. Чтобы что? Чтобы в итоге построить масонский Эдем на земле? Вот только есть небольшие препятствия: религии, многочисленные нации и самое большое препятствие — государственность.

— Они выступают за всеобщее братство, да, вы верно сказали, за масонский Эдем…

— С собой во главе, Павел Дмитриевич. Вы забыли самое главное: с собой во главе. Потому что невозможно само существование рода людского без определённых институтов власти. Так не бывает, чтобы все, как в Эдеме, тренькали на лютнях и питались манной небесной. И сеньор Макиавелли, да-да, тот самый, которого я хочу запретить, чтобы с его трудами ознакомилось как можно больше народу, это прекрасно понимал.

— Зачем вы мне это говорите, ваше величество? — Киселёв всё ещё хмурился. — Я не состою ни в какой ложе.

— Чтобы вы поняли одну вещь. Ваши любимые просветители были прекрасными людьми, я даже не сомневаюсь в этом, но они плохо понимали человеческую природу. В их иллюзорном прекрасном мире все были счастливы и довольны, но, повторюсь, так не бывает. Всегда найдётся кто-то, кому и манна небесная пресновата, и треньканье на лютне жутко раздражает. Они, скорее, романтики, чем философы. Во всяком случае, я их именно так вижу.

— А масоны? Не романтики при таком раскладе? — спросил Киселёв, немного осмелев.

— Нет. Они-то как раз прагматики до мозга костей. И их старшие отлично знают, какая конечная цель у этого движения. И поэтому оно запрещено вполне реально, и преступивших этот запрет ждёт очень суровое наказание. И это уже не просто фигура речи.

Киселёв беспомощно посмотрел на Розина, скакавшего чуть впереди. Наверняка он сейчас думает, как умудрился оказаться в подобной ситуации, и что помешало мне того же Филиппа Розина для «беседы» пригласить.

Тем временем мы подъехали к монастырю, и я наконец-то понял, что именно меня не устраивало в то время, когда мы ехали по улицам Москвы. Теперь я с нетерпением ждал, когда смогу поделиться своим открытием со Сперанским.

Соскочив с коня, я смотрел, как неподалёку останавливаются кареты. Шагнув к экипажу Елизаветы, протянул руку, помогая ей выйти. Одновременно с этим ворота открылись, и к нам вышла пожилая женщина, закутанная в чёрные одеяния. Мы с женой шагнули к ней.

— Ваше величество, двери нашей скромной обители всегда открыты для вас, — она наклонила голову, что можно было засчитать за неглубокий поклон.

— Мы счастливы здесь побывать, матушка, — за нас двоих ответила Лиза. Она же первая двинулась за игуменьей Марией, настоятельницей монастыря. Толпа же мужиков со мной во главе пошла следом.

Несчастный Киселёв шёл справа от меня, потому что я его не отпускал, а сам он не знал, может ли отступить хотя бы на шаг, чтобы дать дорогу тому же Кочубею.

— Я полагаю, вы сегодня решили обойтись без внезапного визита, ваше величество, — слева ко мне подошёл Сперанский, которого я кивком головы пригласил занять это место.

— Миша, я пока в своём уме, чтобы без уведомления заваливаться в женский монастырь, — негромко ответил я. — Скворцов послал нарочного, чтобы предупредить игуменью Марию о нашем визите.

— Зачем мы сюда приехали? — послышался за спиной слегка недовольный голос Макарова.

— А вам разве не интересно здесь побывать, Александр Семёнович? — спросил я, не оборачиваясь.

— Нет, ваше величество. У меня сейчас много гораздо более интересной работы, например, налаживание полноценной службы уже здесь, в Первопрестольной, — ответил Макаров, уже привыкший к моим закидонам.

— А вот мне очень интересно, — пробормотал я, притормаживая, потому что в этот момент остановились Лиза с матерью настоятельницей.

— Я бы хотела пройтись по монастырю, ваше величество, — сказала жена, вопросительно глядя на меня. — Матушка мне здесь всё покажет.

— Я не против, — улыбнувшись Лизе, я посмотрел на игуменью, смотревшую на меня отнюдь не кротко. Её взгляд был твёрд, в нём горел так и не потухший огонь. — Это не ревизия, матушка. Мне просто захотелось посмотреть на знаменитый монастырь. Так что покажите её величеству всё, что необходимо, а мы пока осмотримся.

— Это будет не совсем уместно, ваше величество, — возразила настоятельница.

— Ну что вы, — я продолжал смотреть ей в глаза. Она когда-то была очень красивой и, судя по правильной речи, хорошо образованной. Что заставило её постричься в монахини? — Выделите нам проводницу и просто укажите на те места, куда мы не должны соваться.

— Вы шутите, ваше величество?