– Вам, наверное, многое пришлось узнать об Акилле Инфуриати, причем быстро.

– Нет-нет, я про него и так знал. Еще до того, как сюда приехал. Мой отец еще мальчишкой видел Акилле, когда тот приезжал в Палермо поучаствовать в «Тарга Флорио»[39]. Акилле опустился на колено и пожал ему руку. Папа до сих пор об этом рассказывает. Честное слово. Приходите сюда в любой день в пять часов – он будет сидеть здесь и рассказывать эту историю всем желающим его послушать. Только я не уверен, что вам непременно захочется прийти сюда в пять. Бар в это время битком набит стариками, которые чего только не несут, и все про машины. И у большинства своя история про Акилле. А если не про Инфуриати, то про Акилле Варци, Тацио Нуволари, Джузеппе Фарину или Энцо Феррари[40]. И если им не случалось видеть всех этих людей собственными глазами, они всегда знают кого-нибудь, кто их видел лично.

Тото широко улыбается мне, и я улыбаюсь в ответ.

– Тото, можно попросить вас об одной услуге?

– Говорите.

– Я писательница и работаю над книгой об Акилле – то есть про него там тоже есть. Но сама книга о моей бабушке. – Я перевожу глаза на фотографию с бабушкой.

Тото оборачивается, следя за моим взглядом.

– О! – произносит он с интонацией человека, которому вдруг все стало ясно.

– Сегодня у меня времени уже в обрез, но если я вернусь в какой-нибудь другой день около пяти, ваш папа расскажет мне свою историю? Или, может, его друзья захотят присоединиться?

– Вы серьезно? – Тото смеется. – Неужто отец упустит возможность рассказать об Акилле человеку, который до этого его рассказов не слышал? Нет, тут у вас трудностей, я думаю, не будет. А если вы перед приездом позвоните, я попрошу отца захватить альбом с фотографиями. – Тото берет из держателя у кассы карточку с телефоном и вручает мне.

– Прекрасно. Вы даже не представляете, как я вам благодарна.

– Посмотрим, что вы запоете, когда мой папаша и его приятели присядут вам на уши часа на три. Но я рад, если смог помочь. Еще что-нибудь?

– Да! Можно мне еще один шоколадный канноли?

* * *

К тому времени, как я допила воду, расплатилась, наведалась в туалет и намазалась солнцезащитным кремом погуще, солнце стоит уже высоко. Я выхожу на улицу, и навстречу мне ударяет волна неприятного жара, словно когда открываешь духовку с намерением проверить, как там ужин. Но Кьяра вот-вот вернется, а мне хочется отдать дань уважения Акилле. Я спускаюсь по виа Сенезе, держа курс на церковь и стараясь не покидать узкой полоски тени, которую могут предложить здания на восточной стороне. Увидев неподалеку цветочный магазинчик, я неожиданно для себя останавливаюсь и покупаю шесть красных роз. Бабушка всегда учила: четное число – для покойных.

– На кладбище? – спрашивает цветочница.

– Для Акилле.

Цветочница кивает и достает катушку с лентой-tricolore; свернув затейливый бант, она обвязывает лентой стебли роз, завивает ее концы и вручает букет мне:

– Держите.

Когда я снова выхожу на улицу, у меня звонит телефон. Это Марко. После того прерванного поцелуя мы с ним не перезванивались, хотя я отправила ему сообщение, рапортуя, как продвигается работа над книгой, и он очень мило мне ответил. И вот он звонит – а я не знаю, какие чувства вызывает у меня этот звонок, тревогу или надежду.

– Ciao, Марко.

– Ciao, Тори. У меня плохие новости. Кьяра только что звонила в панике. Произошло что-то непредвиденное, но явно такое, из-за чего она вся на нервах. Она застряла в Сан-Дамиано на несколько часов как минимум. Кьяра знает, что у меня сегодня выходной, и попросила, чтобы я забрал тебя из Ромитуццо. Не то чтобы она лезет не в свое дело, – прибавляет он, – хотя, может, и лезет. Но если вдруг лезет, то не потому что я ей о чем-то таком рассказывал. Просто знай это.

– Все нормально. – Боже мой, как неловко. – Я могу вернуться поездом.

– Разумеется, можешь. То есть я хотел сказать – если тебе так удобнее. Но я хотел бы встретиться с тобой. Если ты тоже хочешь со мной встретиться. К тому же мы еще не выпили за книгу.

– За книгу выпить надо, – соглашаюсь я.

– Вот и я так думаю. Отлично. Ты сейчас где?

– Я… э-э… иду на кладбище.

– Ну да, ну да. – По голосу Марко я понимаю, что он улыбается, и сердце отзывается чуть заметным толчком. – Кстати, я все равно уже проехал больше половины дороги до Ромитуццо, надо было забрать кое-что в Кастельмедичи. Так что в Ромитуццо буду минут через двадцать. Держись в тени, – советует он. – A dopo.

Теперь солнце стоит прямо над головой. Я озираюсь: нигде ни намека на тень. Неуклюже держа розы на сгибе руки, как младенца, я достаю из сумки панаму, носить которую приучилась после того, как в обманчиво ветреный день у меня обгорел пробор. Панама от жары, конечно, не спасет, но хоть что-то.

Ворота маленького огороженного кладбища открыты, но на самом кладбище никого не видно. Ухоженные могилы тесными рядами тянутся под высокой стеной, увешанной мемориальными табличками. Найти могилу Акилле оказывается несложно – плита белого мрамора, окруженная цветами. На плите лежит букет роз – словно брызги крови. Лепестки бордовых цветов стали ломкими от солнца. Я, прищурившись, читаю бронзовые буквы.

АКИЛЛЕ ИНФУРИАТИ

20.02.1928–25.09.1954

Vi vedrò di bel nuovo, e gioirà il vostro cuore, e nissuno vi torr à il vostro gaudio

Я увижу вас снова, и ваши сердца вновь исполнятся радости; и никто не отнимет у вас вашу радость[41].

Что-то знакомое. Где-то я это читала, но где – не могу припомнить. Данте? Или что-то из Библии? Хорошо бы уточнить, но лезть за телефоном на кладбище кажется мне неуместным. Наклонившись, осторожно кладу свои розы рядом с теми.

Густая тишина, в которую погружено кладбище, приглушает даже звук проезжающих по шоссе машин. Мне хочется что-нибудь сделать, сказать что-нибудь. Чуть ли не молиться хочется, только я не знаю как. Поэтому я принимаюсь думать; я думаю, думаю – и впадаю в почти медитативное состояние, время течет незаметно. Я даже не замечаю, что ко мне направляется Марко.

– Беседуешь со своим приятелем?

Голос Марко возвращает меня к реальности. Почувствовав, что вот-вот польются слезы, я достаю солнечные очки и надеваю их на нос, пока он не подошел слишком близко.

– Вроде того.

– Как в кино. – Марко улыбается. –