– Вот черт. – На меня обрушилось столько информации, что я не знаю, что и думать. – И ты все это выяснил за пару дней?

Марко улыбается:

– Скорее, за пару часов. Ты себе не представляешь, сколько времени я потратил, помогая своим американским клиентам отыскать какого-нибудь двоюродного прадедушку Джованни, который вроде бы после тысяча восемьсот шестьдесят первого года жил где-то в районе Неаполя. Я такие вещи делаю, не приходя в сознание. Надеюсь только, что я не зашел слишком далеко.

– Не зашел. Я бы в жизни до такого не додумалась. Ты сэкономил мне кучу времени и нервов.

– Ну и хорошо. Хотя сначала мне стоило бы спросить – жаль, что я этого не сделал. А еще больше жаль, что у меня нет новостей получше. Черт, – он усмехается, – если бы я нашел тебе Стеллу, я бы сейчас себя героем чувствовал. А пока у меня нет ничего, кроме версий, да и те весьма туманные. Ты не поверишь, какие идиотские мысли приходили мне в голову.

– Расскажи. Я бы с удовольствием послушала про идиотские мысли.

Но Марко качает головой:

– Не думаю, что они выдержат допрос. К тому же ты хотела хоть на время забыть о книге. Помнишь?

– Конечно. Забыть на время. Вообще не вспоминать. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Давай, – соглашается Марко, и мы оба замолкаем. Марко не отрываясь смотрит на дорогу, а я глазею в окно, пытаясь переварить все, что он мне только что рассказал.

Через несколько минут Марко прокашливается.

– Есть у меня одна версия, которая кажется мне пообоснованней других. Или просто более обнадеживающей.

Я оживленно киваю, пытаясь изгнать из воображения кровавые картины: трупы, спрятанные под половицами, зарытые в амбаре или растворенные в кислоте. Я довольно легко начинаю представлять себе всякие ужасы.

– Обнадеживающая – это обнадеживает.

– Она более чем условная, но пока сойдет. Я мало что знаю о Стелле, но, похоже, она была человеком твердых политических убеждений. Акилле присоединился к бойцам Сопротивления в пятнадцать лет, то есть очень юным. Стелле было четырнадцать, и она, в отличие от брата, не могла разъезжать по округе на трескучем мотоцикле. Через немецкие посты она или проходила пешком, или проезжала на велосипеде. А для этого требуется недюжинная смелость.

– Да уж.

В последние дни я, в поисках упоминаний о Стелле, много читала о партизанках, и чтение это было отнюдь не умиротворяющее. Марко продолжает:

– Тогда на риск шли многие, и люди, конечно, испытали облегчение, когда война закончилась. Большинству просто хотелось вернуться к нормальной жизни. Но некоторые отказывались успокоиться. Им мало было изгнать нацистов, они хотели продолжать борьбу, грезили о мировой революции.

– Думаешь, Стелла была из таких? Думаешь, она продолжила сражаться?

– Честно? Не знаю. Сколько ей было к концу войны? Шестнадцать? Если ее политические взгляды были хоть в чем-то схожи со взглядами брата, я так и вижу, как она раздобыла фальшивые документы и сбежала, чтобы присоединиться к каким-нибудь бунтарям. Выбор у нее был богатый: Аргентина, Абиссиния… Югославия, в конце концов. Всего-то через границу перейти.

– И никаких записей бы не осталось. Во всяком случае, не как о Стелле Инфуриати.

– Вот именно. Я вовсе не утверждаю, что это самый вероятный сценарий. Но он нравится мне больше других.

– Мне тоже. Тем более что такое действительно случалось. У бабушки был двоюродный брат, который сбежал в Испанию и вступил в одну из Интернациональных бригад. Знал Джорджа Оруэлла. Не могу сказать, насколько Оруэлл ему нравился, но бабушкин брат его знал.

– Вот это да. – Судя по голосу, Марко сильно впечатлен.

– Бабушка рассказывала мне о нем во время одного из наших приездов во Флоренцию. В школе мы как раз проходили «Скотный двор», и я была в полном восторге. Казалась себе такой взрослой, когда ее слушала, хотя поняла не больше половины. Потом, уже дома, я спросила маму, случалось ли ей видеть дядю Гектора, он, дескать, сражался разом против Франко и Сталина, здорово, правда? Мама чуть джином не поперхнулась.

– Начинаю понимать, почему Акилле поладил с твоей бабушкой. И почему твоя мать с ней не ладила.

– Мама всегда была из тех, кого заботит статус-кво, – говорю я. – И я сейчас не про рок-группу.

Марко хмыкает:

– Лучше бы ее рок-группа заботила. Кстати, мы уже почти приехали. Вон там, справа, – Монтериджони.

Я любуюсь зеленым холмом, увенчанным круглой крепостью. Все вместе настолько совершенно, настолько изящно-симметрично, что кажется нереальным – я словно очутилась в чьих-то мечтах о Тоскане.

– И Сиена такая же красивая?

– Сиена еще красивее. Сиена прекрасна, только никому не говори, что я о ней так отзываюсь. Для нас, флорентийцев, исторические обиды – это святое.

Теперь дорога, извиваясь, идет в гору, и мое настроение поднимается вместе с ней.

– Давай принесем обет, – предлагаю я. – С той минуты, как мы приедем в Сиену, и до той минуты, как мы ее покинем, о книге ни слова. Даже ни единой мысли. Уговор?

– Уговор, – соглашается Марко.

19

Стелла

Мое участие в Сопротивлении было неприметным, таким же вышло для меня и Освобождение.

Ромитуццо, затаившийся в узкой долине скромного притока Арно, был защищен от самых тяжких ужасов войны. Стратегически важные Сан-Джиминьяно, Поджибонси, Чертальдо, Кастельфьорентино и Эмполи располагались не так далеко от нас, за горами, в долине Эльзы, и мы, конечно, испытывали на себе последствия боев. Мать Энцо и ее сослуживцы погибли от шальной бомбы. Но сами мы не попадали под бомбардировки, нам не приходилось спешно спускаться в подвалы, а потом возвращаться на поверхность, в новый мир, лежащий в руинах. Наши потери были по меркам того времени незначительными.

Когда летом сорок четвертого союзники начали оттеснять немцев через Тоскану на север, эти же города – Сан-Джиминьяно, Поджибонси, Чертальдо, Кастельфьорентино и Эмполи – приняли удар на себя. Немцев гнали прочь, они разрушали, жгли и убивали всё и всех на своем пути, но из Вальданы они свои войска просто вывели. Нам не пришлось сражаться с ними, поскольку наша земля, в их глазах, не стоила борьбы. Но это не значило, что мы не участвовали в боях. В наших краях все еще оставалось немало местных фашистских отрядов, которые не собирались уступать ни пяди земли, они предпочли бы умереть в бою, нежели признать поражение. Вот так мы обретали свободу. Пядь за пядью, выстрел за выстрелом.

* * *

Утром того дня, когда в Сан-Дамиано разгорелось сражение, ко мне постучался Акилле. Солнце еще не встало.

– Начинается.