– Это ведь не все? – спросил он, прихлебывая чай. – Простите, вея Локсант, но примерно такое всегда и говорят, когда случается беда.

– Это говорила моя хорошая знакомая, – настаивала вдова. – Ее муж тоже умер, и она встречалась с управляющим Кросгейсов, а он ей признался, вей Осгерт. Во всем признался.

– Признался? Это уже интересно, – оживился Хальрун, доставая блокнот. – Как звали вашу знакомую, вея Локсант?

Глава 13

– Я пока не вижу связи, – сказал Дорен. – Какое отношение имеет вдова с пожаром к предмету нашего разговора?

– Вы не догадались?

– В отличие от вас, я не предпочитаю не делать предположений. Расследование, подобно строительству, вей Осгерт. Как дому нужен надежный фундамент, так и обвинение должно возводиться на фактах.

– Они у меня есть, – объявил Хальрун.

Он выглядел довольным собой, но широкая улыбка не убедила детектива.

– Слова подруги вдовы погибшего рабочего? – спросил Дорен с отчетливой иронией.

– Слова вдовы управляющего. Я ее нашел и – хоть это оказалось не так-то просто! – разговорил, – Хальрун самодовольно усмехнулся. – Поначалу вдова казалась такой скрытной и нелюдимой женщиной, но, поверьте моему опыту, детектив Лойверт, именно такие больше всего и мечтают с кем-нибудь поговорить по душам! Ее доверие стоило мне десяти крушей, но после них вдову стало не унять. Думаю, все эти годы никто не интересовался бедной женщиной, такой болтливой она вдруг стала! Хуже меня, поверьте!

– Сложно представить, – пробормотал Дорен, обводя взглядом заваленный стол.

– Прошу прошения! Я иногда увлекаюсь, – в голосе Хальруна не было ни намека на вины, – а вы ждете фактов...

– Да, и я все еще жду.

– Тогда не перебивайте меня, детектив! Окажите любезность, проявите терпение. Я проделал большую работу и хочу насладиться моментом.

Хальрун покосился на Дорена, ожидая возмущения, но полицейский молчал, и это порадовало журналиста. Детектив, как бы он ни хмурился и как бы не изображал недовольство, все-таки заинтересовался рассказом.

– Управляющий, – Хальрун сверился с блокнотом, – кстати, его звали Фонвий Сагрейв. Сообщаю, просто за тем, чтобы вы знали... Так вот, управляющий, по словам его жены и по мнению полиции, винил себя в смерти фабричных рабочих, поэтому наложил на себя руки. Вдова нашла мужа уже остывшим вместе с оставленной запиской. Было дознание... Все прошло, как положено в таких случаях...

– Вей Осгерт, – перебил газетчика Дорен, – пожалуйста, короче.

– Я уже подобрался к сути, детектив. Вдова не без долгих уговоров с моей стороны, призналась, что записок была не одна. Вторую она скрыла, потому что покойный попросил об этом... То есть в самой второй записке было прямое указание так поступить.

Вдова вея Сагрейва жила одиноко. Люди не любили ее за скверный характер, проницательный взгляд и острый язык. Вместе эти три качества давали гремучую смесь, которая делала общение со старухой неприятной повинность. Повинностью, потому что добровольно люди на такое обычно не соглашались, и только Хальруну взбрело в голову приплатить за возможность узнать мнение вдовы о себе. Бесплатно вея Сагрейв разговаривать с журналистом отказалась и на порог не пустила.

Знакомство задалось не сразу. Хотя вначале вдова называла газетчика почти необидно «нахальным юношей», стоило дать ей денег, и Хальрун мгновенно превратился в «дурака и мота». Суровой отповеди подвергся его плащ за цвет и не соответствие сезону, а шляпу журналиста вея отругала за «слепое подражание стаду». Хальрун выслушал все упреки, не вспылив и не перебив, и растопил сердце вдовы. В какой-то момент ей даже как будто стало совестно за озлобленность на мир, и старуха доверилась газетчику. Хальрун слушал, кивал, а вдова жаловалась, наконец-то обретя сочувствующие уши.

Как Фонвий и обещал, его начальник не оставил вею Сагрейв на произвол судьбы. Деньги полученные от фабриканта позволили уже немолодой женщине вести прежний образ жизни. Ей даже не пришлось менять жилье после смерти мужа, и одно это доказывало удивительную щедрость Роугстона. По прикидкам Хальруна, вдова управляющего получала примерно в десять раз больше, чем вдова старшого бригады. Это выглядело не слишком справедливо, но вея Сагрейв о подобном не задумывалась ни тогда, ни тем более теперь. Сейчас ее беспокоил будущий переезд, вызванный иссякшим после смерти вея Кросгейса ручейком пожертвований. Хальрун успокоил вдову обещанием Мализы, и этим завоевал еще капельку ее расположения.

– Вещь эта лежала как раз там, где мой глупый муж описал. В ящике его стола, в том, что запирался на ключ, я нашла пакет. Вот такой...

Старуха показала, какой. Тайное послание было примерно в два раза больше обычного письма. Для детектива Лойверта Хальрун в точности повторил жест веи Сагрейв...

– Пакет был нетяжелым. Вряд ли внутри лежало что-то кроме бумаг, – пояснила женщина.

– Вы его не вскрыли? – поинтересовался газетчик.

Вдова была возмущена вопросом.

– Конечно нет, юноша! – воскликнула она. – Я, конечно, ругаю Фонвия – он оказался малодушным человеком, но его последнее желание я выполнила точно. Моя совесть чиста.

Вея Сагрейв была бойкойи бодрой маленькой старушкой, с морщинистой кожей. В ней оставалось еще много энергии.

– И что ваш покойный муж просил сделать с этим пакетом?

– Я должна была его хранить, вей. Просто хранить, пока Кросгейсы платят мне и другим вдовам.

Хальрун с удивлением уставился на женщину. Вея Сагрейв обладала ясным умом: она быстро поняла, зачем к ней пришел газетчик, и даже сумму за разговор запросила болезненную для кошелька журналиста, но не неподъемную.

– Неужели вы никогда не задумывались, что может быть в послании? – спросил Хальрун.

– Разве это не очевидно? – голос старухи стал язвительным. – Мой муженек был на короткой ноге с этим проклятым фабрикантом. Фонвий всегда знал, что делается на фабрике. Он так любил свое дело... Вей Осгерт, я знаю, что мой муж никогда бы не навредил фабрике, но если бы кто-то другой сделал это, Фонвий узнал бы об этом одним из первых... Обязательно узнал бы.

Хальрун потребовалось немного времени, чтобы осмыслить намек вдовы. Пока он думал, вея Сагрейв сидела рядом и смотрела куда-то вдаль. Судя по утратившему ясность взгляду, женщина вспоминала лучшие времена.

– И что вы должны были сделать, если бы вей Кросгейс передумал платить?

–