Современный потомок «Дурака» в картах – «Весёлый джокер», «дикая карта», которая в современных играх может заменить любой цвет или любую масть, сохраняя первоначальное значение «непредсказуемой карты».

Иконография марсельских Таро (пришедшая из Италии) в основном неизменна уже на протяжении 500 лет, – яркий пример устойчивых традиций в игральных картах, когда сохраняются оригинальные иллюстрации в течение долгого времени. Благодаря этому Таро XVII в. дают нам возможность понять иконографию карт XVI в.

Рис. 90 а, б. Путник на закрытых створках триптиха «Воз сена» и аналогичный путник на фрагменте несохранившегося триптиха «Пилигримаж по земной жизни» (подробнее в главе 5). Персонаж, облачённый в ветхое одеяние и специфический головной убор, идёт по мосту или по тропинке на фоне сельского пейзажа, неся за плечами короб и отмахиваясь от надоедливой свирепой собаки посохом странника. Те же самые элементы складываются в схожую композицию на карте Таро, изображающей и означающей Дурака (рис. 91).

Рис. 91. Дурак/Путник из коллекции таро Висконти-Сфорца XV в., Жана Додаля, 1701 г., и из колоды Ванденборре, 1780 г.

Рис. 92 а, б. Образ времени на картах Таро Таусо Висконти-Сфорца, ок. 1450 г. И «Святой Антоний» Иеронима Босха или его мастерской.

Путник со створок «Воза сена» идёт мимо черепа и костей, – аллегорий кончины жизненного пути. В Таро же ближайшей темой, связанной с фигурой Дурака, является Смерть. На картине «Смерть скупца» (также фрагмент из «Пилигримажа по земной жизни») как и на карте из собрания Таусо Висконти-Сфорца «костлявая» изображена не со знакомой каждому и более традиционной косой или серпом, но со стрелою в руке. На первом плане у Босха скупец чахнет над открытым сундуком, полном злата и ценного добра вех мастей: этот образ перекликается с другой сильной картой Таро – Жонглёром (Волшебником или Ремесленником). На столе перед карточным Жонглёром лежат те же самые предметы, что и в сундуке скупца на картине Босха: нож (меч – пики), монеты (печати – бубны), чаши (чашки – черви), и четвёртый объект – посох (волшебная палочка или жезл – трефы).

Тема времени и планеты Сатурн представлена как и у Босха в иконографии святого Антония, так в образе Отшельника на карте Таро. Т-образный крест Антония, его посох и посох Отшельника могут быть указаниями на идею времени (лат. Tempus). Задумчивый, меланхоличный, медитативный и философический облик обоих свидетельствует не столько о заимствованиях, сколь об общих иконографических истоках.

Отшельник и Антоний показаны в контексте и каноне астрологической иконографии «детей Сатурна». Время имеет священный статус, оно сродни божественному откровению, приоткрывающему завесу будущего, вероятно, поэтому песочные часы преобразовались в фонарь на более поздник картах и в изображениях Антония. Сатурн (имеющий прообраз у древних греков в фигуре Хроноса – непосредственно бога времени) сообразно преданию мифа поглощал своих детей, восставших против него. Время, пожирающее, уничтожающее собственное потомство, – блестящая метафора «прекращения всего, что имеет начало». Другим известным классическим пожирателем плоти и души для Средневековья является Сатана. Например, сам дьявол в образе человекоподобной птицы поглощает и переваривает грешников в одной из сцен адской створки «Сада земных наслаждений» Босха (глава 6, рис. 45).

Карта Отшельника (времени, Сатурна) указывает на связь не только с Дьяволом, но и со Смертью – другой значительной картой Таро. В аллегорическом ключе Смерть часто изображается с песочными часами, указующими на скоротечность земной жизни. Такое же напоминание о смерти (традиционное «memento mori») обнаруживается и в нравственных посланиях Иеронима Босха.

Карнавальные представления, процессии, травестийные шествия, – одна из шести тем, разработанных в поэтической форме Франческо Петраркой. Удивительным образом глава «Триумф смерти» из аллегорико-дидактической поэмы Петрарки «Триумфы» связана с картами Таро: в ней упоминаются Император и Папа Римский, победившие Смерть. Как и в картах Таро, так и в изображении «триумфальной процессии» Иеронимова триптиха «Воз сена» Смерть торжествует над всеми людьми вне зависимости от их социального статуса. Однако для мистиков или для алхимиков, как и для Иеронима, Смерть на символическом уровне и в мистическом аспекте кодировала Смерть Христа, означающую Воскресение, возрождение в духе и вечную жизнь. Подобная концепция бытовала в алхимических рукописях, которые были доступны в то время, когда создавались и карты Таро (конец XIV – начало XV века).

Когда же зритель закрывает створки «Воза сена» – он видит «Дурака», которому на жизненном пути (его символизирует мост) предстоит неминуемо столкнуться лицом к лицу со смертью, а также – противостоять дьяволу (в виде свирепой собаки), идущему по пятам и подстерегающему на каждом шагу, как на немецкой гравюре «Зерцало понимания» (глава 5, рис. 31).

Между текстом и картиной: вселенная знаков

«Презрение к миру» – один из важнейших средневековых лозунгов. Мир, плоть, дьявол, – такая земная троица, триада противопоставлялась безмятежности и созерцательной жизни (например, путь Марты и Марии). Земная суета стимулирует желания и рост мирских аппетитов, что неизбежно приводят к экзальтации души, к лихорадочным эмоциональным состояниям, и только умеренная, спокойная, созерцательная жизнь имеет прочную основу и незыблемую ценность. Мир – лишь пустая оболочка, материальные богатства и земные блага – копна пожухлой травы, а стяжание и тщеславие – vanitas vanitatum, суета сует. С такой концепцией мира мы постоянно сталкиваемся у Иеронима Босха.

Среди ранних христиан – Евхерий Лионский, аристократический и высокопоставленный церковник и богослов V века, написал родственнику своему письмо на тему «de contemptu mundi» (о презрении к миру), – выражение отчаяния для настоящего и будущего мира в его последних муках. Содержание эпистолярного произведения снискало интерес со стороны многих читателей. Презрение к миру обеспечило интеллектуальный фундамент для вступления в ряды монахов, для отречения от мира, для начала затворничества. Христианское аскетическое богословие и монашество использовали эту формулу, противопоставляя быстротечные и мимолётные светские радости неизменному постоянству духовной жизни. Сатира Бернарда Клюнийского, основанная на концепции презрения к миру, повлияла на формирование корпуса средневековой педагогики, отражённого в своего рода учебнике, получившем название «Восемь моральных авторов» и содержавшем восемь основополагающих нравоучительных текстов: «Auctores octo morales». Презрение к миру повлияло на представления об эфемерности всей жизни, выраженной в литературном риторическом вопросе. Не меньшим авторитетом пользовалось и эссе Иннокентия III