закатила глаза и едва не фыркнула.

Валентина подошла к Филиппу едва ли не вплотную и, опять помахав пистолетом перед его лицом, дернула подбородком в сторону Хью:

– Если бы этот недотепа все не провалил, мне не пришлось бы стрелять.

– Не знаю, о чем вы, – возразил Хью, явно намереваясь уйти. – Вообще не в курсе, что здесь происходит. Я немедленно возвращаюсь в Лондон.

– Хорошая мысль! – похвалила Валентина. – Убирайся, а когда вернемся, дадим тебе знать, что делать дальше.

Хью не стал терять время даром: быстро взбежал по лестнице и исчез за дверью.

Софи с отвращением смотрела ему вслед: что еще ждать от этого дурачка!

Щелчок взведенного курка привлек ее внимание: мачеха почти прижимала дуло пистолета к груди Филиппа.

– Очень хорошо. Герцоги умирают первыми.

Как раз в тот момент, когда Валентина взвела курок, Софи выскочила из укрытия и с криком бросилась между мачехой и Филиппом:

– Не-е-е-ет!

Ужасная боль пронзила грудь, и девушка упала на пол прямо к ногам Филиппа. Последнее, что видели ее глаза, прежде чем мир померк, были пятна крови.

Глава 29

Филипп не раздумывая бросился на Валентину и сбил ее с ног. Пистолет вылетел из ее руки, и Белл проворно его схватил, сорвал путы с ног и оглушительно свистнул. Филипп тем временем обхватил шею Хилсдейла и, приставив нож к горлу, рявкнул:

– Может, убить тебя прямо сейчас?

– Нет, я не виноват! Это все она! – запричитал тот.

Бонем и его сообщник уже карабкались вверх по лестнице, явно намереваясь сбежать, но Филиппу было не до них. Поручив Хилсдейла заботам маркиза, он упал на колени возле Софи и положил ее голову себе на колени. Она была без сознания, из раны на груди, под самым плечом, струилась кровь.

– Софи, нет! Только не уходи. Останься со мной! – принялся он умолять срывающимся голосом.

Кто-то вдруг дотронулся до его плеча.

– Ваша светлость, я уже послала за доктором, – раздался голос миссис Джарвис.

– Я и понятия не имела, что она здесь, – пробормотала Валентина, которая так и сидела, съежившись, на полу возле лестницы – там, куда ее отправил своим ударом Филипп – и таращила глаза на Софи. – Откуда она здесь?

Хилсдейл болезненно поморщился.

На лестнице загромыхали шаги, и в подвал вошел генерал Гримальди в сопровождении полудюжины вооруженных мужчин. Кивком Белл указал на Валентину:

– Забирайте первым делом вот эту дрянь.

Гримальди сам не слишком нежно поднял преступницу с пола и заковал в наручники, подмигнув Беллу.

– На сей раз настоящие!

– А что, твои были поддельными? – зло воскликнула Валентина.

– Разумеется, – усмехнулся Белл, отвесив ей шутовской поклон. – Ни один уважающий себя шпион не допустит, чтобы его снаряжение попало в руки врага, если так не задумано намеренно. А почему они зовут вас Шакалом?

Жилка забилась на шее женщины, лицо пошло багровыми пятнами.

– Что? Да как вы смеете?

Хилсдейл побледнел как полотно, в то время как глаза Валентины метали молнии. Она продолжала сверлить их гневным взглядом, пока один из солдат генерала вел ее наверх. Белл пожал плечами:

– Да, неловко вышло.

Филипп словно сквозь сон услышал, как Гримальди говорит Беллингему:

– Мы уже взяли двоих, которые пытались сбежать, и Хью Грейсона. Этот дурак битый час сидел в карете и дожидался, чтобы кто-нибудь отвез его в Лондон.

Все остальное прошло как в тумане. Обнимая голову Софи, он без конца повторял, снова и снова: «Не уходи. Не покидай меня», прервавшись лишь ненадолго, чтобы дать указания миссис Джарвис.

– Принесите одеяла. Пусть горничные приготовят комнату наверху, самую удобную. Нам понадобятся полотенца, горячая вода и бинты.

Он старался припомнить все, что делали с ним, когда принесли с поля битвы в палатку хирурга.

– Я сам отнесу ее наверх! – крикнул он Беллу, когда тот распорядился вызвать лакеев, чтобы перенести девушку из подвала в подготовленную комнату. Софи была без сознания, но Филипп знал, что она жива: жилка на шее пульсировала. В голове его билась одна мысль – вернее, молитва: живи, только живи!

Филипп быстро поднялся по лестнице, прошел через кухню, по коридору и опять вверх – по витой мраморной лестнице – в гостевую спальню, которую уже приготовили для Софи.

Бережно уложив ее на постель, он опустился на колени. Казалось, прошла вечность, прежде чем из соседней деревни приехал доктор.

– У вас есть обезболивающее? – спросил Филипп, который очень хорошо помнил адскую боль, когда из плеча вынимали пулю. Вероятно, то же самое предстоит испытать Софи.

– Конечно, ваша светлость, – успокоил его доктор, открывая свой саквояж. – Потом приказал двум горничным, которые стояли рядом, готовые оказать любую помощь:

– Снимите с нее платье. Я должен осмотреть рану.

Улучив момент, Беллингем и Гримальди подошли к Филиппу, маркиз положил руку ему на плечо и твердо сказал:

– Вам лучше уйти: вы ей сейчас ничем не поможете. Пусть доктор спокойно выполняет свою работу.

– Я не уйду! – ответил Филипп, отталкивая их руки.

Переглянувшись и кивнув друг другу, они крепко взяли его под локти и потащили к выходу.

– Не мешайте им! – Белл выругался сквозь зубы, пытаясь вразумить Филиппа.

В конце концов пришлось прибегнуть к помощи еще двух мужчин из сопровождения Гримальди, чтобы увести Филиппа вниз, в кабинет, и успокоить основательной порцией бренди.

– Давай-ка пей, Харлоу, и чтобы ни единого чертова слова, пока стакан не опустеет.

Дважды повторять им не пришлось.

Глава 30

Ноги уже просто гудели. Эти шесть дней Филипп провел перед дверью спальни Софи, которая превратилась в лазарет, расхаживая взад-вперед. В любое время суток являлись один за другим доктора, проверяя состояние больной. Когда в комнате никого не было, на дежурство возле ее постели заступал он: прикладывал холодные компрессы ко лбу, или смачивал сухие губы влажной тканью, или просто держал Софи за руку и шептал молитвы богам – любым, в надежде, что какой-нибудь услышит.

Филипп наконец медленно опустился в кресло, которое по настоянию Белла принесли лакеи на всякий случай: мало ли, свалится еще в обморок, что было вполне возможно. Филипп не ел, не спал, вернулись кошмары – только теперь это была Софи в луже крови на полу в том подвале, совершенно неподвижная.

Филипп пытался плакать – но слезы не шли, зато он мог кричать, сыпать проклятиями, даже затеял торг с Богом, но каждый раз, когда из комнаты Софи выходили врач или горничная, лица у них были бледными и исполненными скорби. Качая головой, каждый твердил что-нибудь совершенно неутешительное вроде: «Положение серьезное, очень серьезное, но будем надеяться…»

Филипп уже не мог слышать эти слова,