его? – спросила Агнесса. – Разумеется, он проявит истинную доброту и кротость, уподобившись Христу, который возрадовался бы одной вновь обретенной овце более, чем девяноста девяти, что не сбились с пути праведного.

Монах с трудом удержался от улыбки, представив себе Александра Шестого в роли доброго пастыря, каковым рисовался глава церкви восторженному воображению Агнессы, а потом, с тайным вздохом, тихо произнес:

– Господь, долго ли нам терпеть?

– Думаю, – сказала Агнесса, – что молодой человек этот – знатного происхождения, ибо и речь его, и манеры, и самый голос изобличают в нем человека не из простонародья, и, хотя он говорит вежливо и кротко, в самом взгляде его есть некая княжеская надменность, словно он был рожден повелевать, а еще на пальцах его и на рукояти кинжала блистают столь удивительные драгоценные камни, каких я никогда не видела, однако он их словно не замечает. И все же он говорил, что совершенно одинок и всеми покинут. Отец Франческо сказал мне, что он предводитель разбойничьей шайки, обосновавшейся в горах. Трудно в это поверить.

– Сердечко мое, – нежно вымолвил монах, – тебе и невдомек, какие бедствия обрушиваются на людей в эти безумные времена, когда идет междоусобная война всех против всех и то одна сторона, то другая грабит, жжет и бросает в темницу своих противников. Многие сыновья благородных семейств лишаются дома и земель и, преследуемые врагом, вынуждены бывают искать прибежища в горных крепостях. Слава богу, наша прекрасная Италия может гордиться мощным хребтом тех самых гор, что дают пристанище ее детям, попавшим в беду.

– Выходит, ты думаешь, дорогой дядюшка, что он в конце концов может оказаться недурным человеком?

– Будем надеяться, душа моя. Я сам разыщу его, и, если дух его страждет под гнетом жестокости или несправедливости, я сделаю все, чтобы только наставить его на путь истинный. Приободрись, малютка, – быть может, все еще наладится. А сейчас полно плакать, душенька, вытри слезы да погляди на планы той самой часовни, что мы с тобой задумали возвести в ущелье. Вот смотри, я нарисовал отменную арку со шпилем. Под аркой, вот здесь, поместим изображение Пресвятой Девы с Младенцем. Арку будут украшать причудливые резные гирлянды плюща и страстоцвета; с одной стороны будет стоять изваяние святой Агнессы с агнцем, а с другой – святой Цецилии, увенчанной розами, а на самом шпиле, выше всех, водрузим статую святого Михаила в доспехах: одной рукой он обопрется на меч, а в другой сожмет щит с начертанным на нем крестом.

– Ах, это будет чудесно! – воскликнула Агнесса.

– По этому беглому эскизу, – продолжал монах, – трудно судить о том, как я напишу Пресвятую Деву, но я изображу Ее в полную меру своих сил и способностей, неустанно молясь, дабы завершить свой труд достойно. Видишь, Она будет стоять на облаке, на фоне сияющего червонного золота, подобного улицам Небесного Иерусалима, облачена Она будет с головы до ног в мафорий[40] ярко-синего цвета, под стать безоблачному небу в погожий день, на челе Ее будет сверкать вечерняя звезда, которая неизменно светит, когда мы читаем «Аве Мария», по всей кайме Ее синего мафория я искусно пущу звезды, Младенец Иисус будет прижиматься щечкой к ее щеке столь нежно и кротко, а лик Ее будет исполнен такой любви и небесного покоя, что сердце возрадуется у всякого, кто бы ни взглянул на Нее. Много блаженных часов проведу я за мольбертом, много гимнов пропою, поддерживая себя за работой. Надобно мне тотчас же отправиться на поиски досок для картин, и хорошо бы, если бы тот молодой камнерез согласился прийти сюда – обсудить работу.

– Думаю, – сказала Агнесса, – ты найдешь его в городе: он живет у собора.

– Надеюсь, он юноша праведный и благочестивый как в делах своих, так и в речах, – промолвил монах. – Я должен разыскать его сегодня же, ведь ему надлежит, готовясь к столь возвышенному, одухотворенному труду, укрепить сердце свое гимнами и молитвами, а также богоугодными размышлениями о красоте святых и ангелов. Может ли смертный удостоиться большей чести и благодати, нежели сделать видимой для глаз людских ту красоту невидимого мира, причастную вечности Господней? Сколь великое множество людей добродетельных и благочестивых с усердием отдавалось в Италии этому труду, пока по всей земле нашей, некогда изобиловавшей языческими храмами, не воздвиглись прекрасные, необычайные церкви, часовни и соборы, каждый камень которых есть чудо красоты! Дочь моя, если бы ты могла увидеть наш великий Флорентийский собор, высотою превосходящий любую гору и сложенный из драгоценных пород мрамора и разноцветных мозаик! А колокольня его царит над городом, точно лилия райская, – такая высокая, такая величественная, столь исполненная бесконечного изящества, украшенная сверху донизу священными символами и образами святых и ангелов; и нет на ней ни единой пяди, которая не была бы исполнена с великим, благоговейным тщанием как приношение Господу нашему. Воистину наша прекрасная Флоренция, хотя она и мала, благодаря святым своим украшениям достойна того, чтобы Пресвятая Дева носила ее, как лилию, на поясе своем, ведь недаром этот город был издревле посвящен Пресвятой Деве.

Агнессе, казалось, пришлись по душе восторженные речи дяди. Пока она слушала его, слезы постепенно высохли у нее на ресницах, а в сердце снова затеплилась надежда, столь естественная для юных и неопытных. Бог был милосерден, а мир прекрасен; а потом, как же нежная Богоматерь, как же Спаситель во славе, как же ангелы-хранители, как же святые небесные покровители? Конечно, ни к чему тогда отчаиваться и бояться, что заблудшая душа не сможет вернуться на путь истинный, ведь едва слышную мольбу самого невежественного и недостойного подхватит и вознесет на волнах чудесного сияния к небесному престолу такое множество сочувствующих голосов в невидимом мире, что даже самый робкий и боязливый может полагаться на силу молитвы.

Ближе к вечеру монах отправился в город на поиски молодого камнереза, а заодно чтобы навести справки о незнакомце, которому требовалось его пастырское попечение; Агнесса же осталась одна в маленьком уединенном саду.

Стоял один из тех роскошных тихих, неподвижных весенних дней, когда земля и небеса объяты мягкой, приводящей на память Элизиум дымкой, и Агнесса из своего уютного уголка под сенью апельсиновых деревьев глядела вниз, туда, где за мрачным ущельем раскинулось открытое море, трепещущее и дышащее, где играли его синие и фиолетовые волны, где маленькие белые паруса рыбачьих лодок проплывали там и сям, то серебрясь в солнечных лучах, то исчезая, как мираж, в полосах фиолетового тумана, простиравшегося вдоль горизонта. Погода показалась бы невыносимо жаркой, если бы не легкий бриз, который постоянно дул с моря, принося на крыльях желанную прохладу. Шум старого города долетал