Хороший же план? Был.

Дарьен придержал дверь, пресекая попытку Эльги выйти на еще одну прогулку. Хватит ему страданий об испачканных туфельках, жаре, пыли и запахе. Хотя, ну какой может быть запах на дороге? Не королевская же оранжерея. Сестра его не разочаровала. Нет. Пока нет. Но Дарьен не мог не замечать, что при всей своей бесспорной красоте и бойком, живом характере, отличавшем малышку с раннего детства, Эльга впитала все придворные привычки, которые после возвращения так его раздражали. И без которых, он это знал совершенно точно, благородная адельфи могла преспокойно обойтись. Да, крестная, не была принцессой крови, но ее предок сражался под началом Хлодиона, а род вписали в составленную полвека спустя первую “Метрику” одновременно с королевским. И мама… Дочь обедневшего южного рода, выданная, а точнее, проданная замуж за графа Тажель, интенданта королевского флота, который, будучи человеком дальновидным, так, кажется, о нем отзывались, уступил красавицу жену своему королю. Мама никогда не говорила о муже, а Дарьен был рад, что граф провалился к демонам за год до его рождения, избавив от необходимости называть чужого мужчину отцом. А мама… Мама улыбалась, всем, даже горничным, а лицо ее было мягким и, скорее, печальным, чем надменным. Дарьен помнил, как легко она отдала свой плащ нищенке, сидевшей на ступенях храма Всеотца с ребенком в худых руках. Крестная на это только покачала головой и распорядилась, чтобы женщину и младенца отправили в приют святой Интруны, где была одной из попечительниц. Мама никогда не претендовала на место первой дамы двора, участвовала в придворных увеселениях только по приглашению отца и не вмешивалась в политику. Ее называли слабой. Глупой. Но все четыре года после ее смерти ее покои хранили в неприкосновенности. И отец по-прежнему навещал их, принося с собой запахи охоты и лесные ирисы.

А Эльга, как и обещал когда-то Дарьен, выросла красавицей. Разве мог он тогда знать, что красота окажется совсем не в красоте?

Пальцы защекотало, словно из них выскользнул край материнского собольего палантина. Или непослушная прядь с мягким завитком, сбежавшая из плена костяных шпилек. Дарьен обернулся. Алана сидела на козлах, вертела в пальцах арбалетный болт и сосредоточенно всматривалась в дорогу. Сейчас, не скрытая одеянием послушницы, она была похожа на обнаженный клинок-ширасайя — острый и смертельно опасный. А спрячь такой в ножны — палка палкой, и не посмотришь лишний раз. Жаль, что дорога в аббатство была такой короткой.

Приближающуюся карету они заметили одновременно.

Юноша с длинными, как и подобает благородному адельфосу, черными волосами подъехал первым, а за ним — шестерка отменных вороных, запряженных в дорожную карету, с новехоньким лаком и замысловатыми резными завитушками. А богато живет барон Мален.

Двери обоих экипажей распахнулись одновременно и над дорогой раздался знакомый до зуда в костяшках голос:

— Дорогая тетушка! Какая удача!

Да что ж за день сегодня такой?!

— Ленард? — удивленно переспросила аббатиса, бросая на помогающего ей выйти Дарьена быстрый взгляд. — Ты? Здесь? Но… Святая Интруна, что случилось? Почему ты с тростью?

— Это? — мужчина в светлом кафтане остановился в нескольких шагах от своей кареты и помахал щеголеватой тростью. — Пустяки, целитель говорит, если поберегусь, буду танцевать на майскому балу. Но вы? Здесь?

Изящный поклон. Традиционный поцелуй перстня и слышный только двоим шепот. — В компании столь необычной.

— Дай же старой тетушке обнять тебя, Ленард! — нарочито громко сказала аббатиса, с чувством привлекая его к себе. И, привстав на цыпочки, поцеловала идеально выбритую щеку. — Ты знаком только со мной, — пробормотала она поспешно. — Подробности после.

— Да что вы такое говорите, тетушка! Ваша красота все еще способна пристыдить солнце! Но, где мои манеры? Позвольте представить вам моего доброго друга. Коннар барон Мален.

Барон, еще миг тому, раздраженно помахивавший хлыстом, подскочил переполошенным зайцем.

— Это честь для меня, ваше сиятельство, — пробормотал он в перстень аббатисы.

— Сестра Мария-Луиза, барон. Я благодарна, что вы откликнулись на нашу беду.

Оставив аббатису и рассыпающегося в славословиях барона, мужчина с тростью подошел к Дарьену.

— Интересный цвет, кузен, — прошептал он, приподнимая светлую бровь.

— Мы не знакомы.

— Тетушка сказала. Но к чему такая секретность? И…

— А ну пусти меня! Немедленно!

Возмущенный окрик заставил всех посмотреть на карету аббатисы. На дверь которой подпирала Алана. И Эльгу, вновь появившуюся в окне.

— Выпусти меня!.

— Сестра Лоретта, — голос Аланы звенел от холодной злости, — не выходите. Я видела под каретой змею.

— Все ты врешь!

— Ну, надо же, — пробормотал Ленард маркиз Ривеллен, наблюдая, как его кузен бросается к карете, а тетушка спешит отвлечь барона. — Какая неожиданная встреча.

Глава 19

Когда я поняла, что дело дрянь? Пожалуй, когда Дарьен, уступив мне Лютика, запрыгнул в карету вслед за дамами и маркизом. Барон Мален ожег взглядом захлопнувшуюся перед его носом дверь, взлетел в седло и с ходу поднял своего рысака в галоп. Оскорбился. Дарьен назвал только свое имя, чего вместе с интендантской бляхой и обращением адельфос от маркиза Ривеллен, человеку более внимательному было более чем достаточно. Но барон видел слишком короткие для аристократа волосы, сломанный нос и пропыленный гамбезон из синей шерсти. И совсем не обратил внимания на то, что глаза у королевского интенданта и послушницы ордена святой Интруны такие же синие, как у племянника покойного короля.

Всхрапнули кони, замелькали лакированные спицы, и карета маркиза полетела по дороге вслед за обидчивым бароном. А за ней — я, досадуя, о потерянных перчатках и размышляя, что, если поставить рядом Дарьена и его сиятельство маркиза Ривеллен, второго скорее можно было бы принять за сына покойного короля. Светлые, на несколько тонов темнее, чем у принцессы волосы. Правильные, крупные, как у всех северян, черты лица, светлая кожа, но пудрой его сиятельство не пользуется, незачем. И так хорош. Даже едва заметная хромота не портит легких, почти танцующих движений. Вдов. Покойная маркиза принесла мужу немалое состояние, двоих сыновей и, исполнив свой долг, тихо отошла, вновь сделав его сиятельство самым желанным женихом Арморетты. После короля, разумеется. И теперь, возможно, Дарьена.

На свадьбе графа д'Ирри и виконтессы де Санс, том самом Празднике Высокой Любви, о котором до сих пор вспоминают кто с тоской, а кто с завистью, маркиз выбил из седла всех претендентов, воспел красоту невесты в кансоне собственного сочинения и добавил еще сто золотых победителю турнира высокой поэзии. Не знаю, как Яскеру тогда удалось меня уговорить.

Он примчался в Сан-Мишель, где я призраком бродила по дому наставницы,