Шрифт:
Закладка:
На четвертой песне Эльга пожаловалась прямо-таки невыносимую головную боль и Алана, как ему показалось, с облегчением отложила инструмент и вызвалась проводить сестру по ордену в отведенные им покои. И когда кузен желал доброй ночи собирающимся удалиться дамам, Дарьен твердо решил: лучше он потеряет два дня, чем посадит Алану в одну карету с Ленардом, который теперь смотрел на девушку, как на новую любимую игрушку.
А значит придется таки провести несколько дней в этом замке, этой слишком захламленной для свободного движения комнате и этой компании. Пожалуй, впервые Дарьен жалел, что набор для каллиграфии, подаренный на прощание мастером Бао, сгорел вместе с «Шинсо». Лютню у кузена попросить, что ли? И может, Алана согласится дать ему пару уроков. И поговорить. В последние дни они говорили до обидного мало. То ли дело у озера. Или в лесу.
Дарьен размышлял, сойдет ли вопрос о второй, исполненной по заказу крестной и откуда-то смутно знакомой песне, за благовидный предлог, когда в комнату, точно выпущенный из онагра валун, влетела Эльга. Развернулась на каблуках и не то указала на скользнувшую за ней тенью Алану, не то отмахнулась от нее.
— Выйди! Я хочу поговорить с братом.
И тон ее, впрочем, как и жест, Дарьену совершенно не понравились.
— Говорите тише, сестра Лоретта, — Алана закрыла дверь и поставила на стол бронзовое блюдце подсвечника, — не все слуги еще спят.
Эльга поджала губы, да так, что вместо любимой сестры в зыбком полумраке Дарьен увидел ее мать, вдовствующую королеву Гизельду.
— Что-то случилось? — спросил он, быстро сморгнув ненавистный образ.
Алана, тень среди многих, отрицательно покачала головой.
— Пусть. Она. Выйдет, — зло процедила Эльга. — Я не буду обсуждать дела семьи при посторонних!
Обсуждать что-либо с Эльгой сейчас не было ни сил, ни желания, но Дарьен собрал в кулак упрямство, которым, по словам мастера, боги наделили Дарьена с избытком, и спросил, пытаясь сдержать раздражение.
— И никак не подождать до утра?
А с двести пятнадцатой ступени, помнится, открывался чудный вид на реку.
— Это очень важно, Дар, — умоляюще протянула Эльга.
Дарьен созерцал пенящуюся на камнях воду и листья кленов: багряно алые, посеребренные легкой моросью багряно алые, а потому не увидел, как затаившаяся в тенях Алана вздрогнула. Лишь ее тихое: «Я подожду в коридоре» — встряхнуло его, перенося со склонов Омиками в эту темную, тесную, провонявшую пылью, сыростью и свечным салом комнату.
— Что ты хотела, белек? — устало спросил Дарьен, поймав себя на мысли, что хотя присутствие Аланы было практически незаметно, отсутствие ее, наоборот, ощущалось отвратительно ясно. И что он с куда большим удовольствием побеседовал бы сейчас с ней. Или помолчал. С ней даже молчалось как-то уютно.
— Это отвратительно, — Эльга осмотрелась, принюхалась, встала на цыпочки и провела пальцем по крыше шкафа. — Как можно настолько распустить прислугу? Впрочем, ничего удивительного. Ты видел экономку? Кайсанский шелк! И золотое шитье…
— Ты об этом хотела поговорить?
Злость. Он злился, когда в первый день в школе поднялся к воротам самым последним. Его обогнал даже самый младший ученик. Мелкий и тощий, несмотря на прожорливость, Гин за ужином тыкал в медведя-чужака палочками для еды, щурил хитрые лисьи глаза и смеялся. Они поспорили, что через месяц Дарьен его обгонит.
— Ты не можешь оставаться в этом, — Эльга брезгливо вытерла руку об обивку стула. — в этом сарае. Я поговорю с сестрой Марией-Луизой.
— Не надо.
Ни через месяц, ни через два, ни даже через полгода обогнать шутника Гина не удалось. Это было хорошим уроком.
— Дар, — Эльга подошла, прижалась как в детстве и быстро поцеловала в щеку, добавляя в навеянные памятью запахи мокрой листвы и жарящейся на углях рыбы, теплый аромат роз, — не будь таким.
— Каким? — он опустил взгляд.
И улыбнулся в ответ на ее улыбку.
— Таким, — Эльга состроила умилительную гримасу, — бякой-букой.
Дарьен улыбнулся шире. Погладил сестру по голове и спросил, отмахиваясь от затухающего раздражения.
— Так что случилось, белек?
Выросла, Всеотец Хранитель, как же она выросла.
Эльга вздохнула, чуть выпятила подбородок…
Смешная. Словно котенок, готовящийся к бою с бумажным бантиком.
…и выпалила с горячей поспешностью:
— Я прошу тебя принять предложение Ленарда.
Улыбаться резко расхотелось.
Дарьен закрыл глаза, открыл и пристально, как мастер Бао на поданный учеником свиток, посмотрел на отчего-то покрасневшую Эльгу.
— И почему я должен его принять?
— Его карета комфортнее, — ее порывистый кивок, наверное, должен был придать словам больший вес, — и нам не нужно будет задерживаться… И с Ленардом… У него есть охрана!
Аргументы были правильными. До зубовного скрежета правильными и разумными. Вот только разум их принимать отказывался наотрез.
— Пожалуйста, — Эльга подняла на него умоляющий взгляд, — Дар, я так хочу домой.
В этих тихих словах и глазах, таких же синих, какие он видел, изредка заглядывая в зеркало, была тоска. Отголосок той, что голодной крысой выгрызала душу Дарьена двенадцать долгих лет. Эльгу ведь тоже в каком-то смысле выслали. Пусть недалеко, ради ее же безопасности и под опеку женщины, которая заботилась о ней уж получше родной матери, и но выслали. И когда Хильдерик объяснил, почему сестра год, прошедший с его коронации, находится в обители святой Интруны, и побудет там до помолвки, Дарьен принял аргументы брата. И согласился с ними. Это, как, впрочем, все, что делал молодой король, было разумно.
Но только увидев вспыхнувшие восторгом глаза сестры, когда она, войдя в кабинет крестной, увидела брата, и слезы радости, появившиеся после слов, что он приехал отвезти ее в столицу, Дарьен понял: при всей разумности королевского решения, вряд ли решение это было справедливым. А Эльга… Она так радовалась, так ждала возвращения и даже не подозревала о новой дороге, которая вновь уведет ее из дома. На этот раз навсегда.
— Я подумаю, — выдохнул Дарьен.
Можно ведь присматривать за Ленардом. В конце концов, даже не сунется к послушнице ордена, да еще и на глазах у крестной. А если вдруг что, можно съездить любимому кузену по физиономии. Как
