по какому рецепту замаринуй – все равно пальчики оближешь. – Он взял свой мешок. – Ладно, вы тут угощайтесь, а я пройдусь по берегу. Не все оказавшиеся в наших краях знают, что это частная собственность.

– Богдан исполняет у нас обязанности как водной, так и сухопутной охраны, – сказал Борис Дмитриевич. – При нем и муха сюда не залетит. Иди, дорогой, шашлычок себе возьми.

– А возьму, – согласился сторож и выбрал себе шампур. – С вашего позволения, – он слегка поклонился Истомину и отправился на берег.

Глава 24

Париж, 567 год н. э.

…Хильперик вернулся после очередного похода на гуннов в плохом настроении. Гонцы, посланные им к отцу Галесвинты, возвратились со странным ответом короля – не согласие и не отказ. Впрочем, это был, скорее, отказ, и гонцы собрались было в Руан, но Атанагильд вернул их и добавил: он должен знать, какие территории Хильперик отдаст его дочери и намерен ли так называемый жених прогнать всех любовниц – Галесвинта должна быть у него единственной женщиной. Если на второе предложение испанского короля Хильперик мог ответить согласием, то первое он считал невыполнимым: его королевство и так крошечное, какая уж тут раздача земель. Сначала король не находил себе места в пустом неухоженном дворце – именно таким он стал после отъезда Фредегонды, бесцельно бродил по комнатам в ожидании ответа Атанагильда, а потом собрался и поехал на виллу к любовнице и сыну. Фредегонда встретила его любезно – и только. Ее душу жгла незаслуженная обида, и она вежливо отвечала королю и вежливо отдавалась ему – не больше и не меньше. Хильперик и не подозревал: женщина еле сдерживается, чтобы не выплеснуть ему в лицо свой гнев, не дать хлесткую пощечину. Странное поведение матери своего ребенка он объяснил усталостью: Фредегонда не отходила от сына, казалось, она только сейчас поняла, как приятно быть матерью. В один из светлых осенних дней, когда нудный дождь наконец перестал и выглянуло чахлое солнышко, Хильперик получил неприятное известие: его брат Хариберт неожиданно скончался. Не медля ни секунды и ни слова не сказав Фредегонде, он оседлал коня и с немногочисленной свитой поскакал в Париж, но не затем, чтобы проститься с умершим: его интересовало совершенно другое. Хильперик знал: его братья уже слетелись на добычу – обширное королевство Хариберта – и вот-вот начнут дележку. В пути он думал о покойном, о том, что его не запомнят как умного и образованного короля, знавшего несколько языков, брат останется в памяти как развратник и святотатец. Отослав первую жену Ингобергу за то, что она старалась изгнать всех его любовниц, брат поочередно женился на дочерях чесальщика шерсти (последняя оказалась монахиней), и епископ парижский Герман с удовольствием отлучил его от церкви и признал брак недействительным. Последней из жен короля стала прекрасная дочь пастуха, Теодогильда, прожившая с ним всего два года и родившая ему сына, который сразу умер.

Хильперик не ошибся насчет братьев: они уже собрались во дворце покойного – Сигиберт и Гунтрамн. Ему показалось, что Гунтрамн со своим обманчиво-благочестивым лицом как никогда был похож на монаха, но это благочестие было ошибочным.

– Наконец прибыл и ты, – Сигиберт похлопал брата по плечу. Сам он выглядел настоящим королем: наряд из золотой парчи, украшенный золотом. – Я предлагаю все обсудить за обедом. Не возражаешь?

Хильперик покачал головой.

– Отчего умер Хариберт?

Гунтрамн равнодушно пожал плечами, что так не вязалось с его благочестивым видом:

– Епископ говорит: «Его настигла кара Божья».

Хильперик усмехнулся и тряхнул длинными каштановыми волосами:

– Что мог еще сказать этот старый осел?

Слуги, как муравьи, сновали по темному огромному залу, накрывая на стол. В золотых блюдах истекало соком жареное мясо, белели ломти хлеба с румяной корочкой, блестели свежие овощи. Не сговариваясь, братья сели за стол, и слуги принялись наполнять их золотые кубки хорошо выстоявшимся вином. Гунтрамн грустно посмотрел куда-то вдаль и промолвил фальшивым голосом:

– Как жаль, что нам приходится видеться либо на полях сражений, либо в день смерти наших близких.

Хильперик скривился: он и сам был лицемером, но лицемерие брата зашкаливало.

– Не лучше ли перейти сразу к делу? – буркнул он.

Сигиберт, на удивление, поддержал его:

– Действительно, зачем тянуть, раз никто из нас не собирается скрывать истинной причины приезда. – Он тряхнул каштановой бородой, и хлебные крошки посыпались на пол. – И так ясно, что все прискакали для дележа территорий нашего почившего братца.

Гунтрамн захихикал:

– Как ты верно выразился! Ну что ж, начнем, синьоры. Я по праву старшего хочу забрать Париж.

Лицо Сигиберта вытянулось:

– Это еще почему? Ты и