Шрифт:
Закладка:
Договорить Валдис Давидович не успел — Печорская неожиданно громко расхохоталась. А затем, так же неожиданно оборвав смех, жестко произнесла:
— Что за чушь вы несете! Никакого убийства я не совершала! И ни в каких преступлениях никогда не участвовала. Даже если бы я в страшном бреду совершила подобную дикость, то Анатолий никогда меня не сдал бы и не оговорил. Слышите, никогда! И не смейте клеветать на него!
Усмехнувшись, Гриндель отреагировал:
— Ого, как вы заговорили! Похвально… Вижу, что время в тюрьме вы зря не теряли и немало поднабрались от уголовниц, с которыми просидели в камере. Видимо, они готовят вас… к новому и очень непростому эпизоду вашей новой жизни. Так?
Печорская разительно изменилась: от прежней усталости не осталось и следа. Даже тени под глазами пропали, а глаза гневно засверкали.
Лицо старшего следователя посерело и сделалось печальным. Как-то мимоходом подумалось о том, что наверняка он был бы счастлив, если бы его так любила женщина. Почему же судьба обошлась с ним несправедливо и ему не довелось встретить на своем жизненном пути такое сокровище.
Подумалось и забылось.
— Вы заблуждаетесь, поверьте, — ласково проговорил Гриндель, — я очень хочу помочь вам…
— Ах, оставьте, — прервала Валдиса Давидовича Нина. — Ничего не хочу слушать и больше ничего вам не скажу.
Было ясно, что Печорская более не произнесет ни звука. На этом допрос можно было завершать. Что ж, следует признать, что с Ниной Печорской у него покуда ничего не получается. Она оказалась намного крепче, чем представлялось поначалу. Ничего, время у него еще имеется… Тут главное запастись терпением.
Когда Печорскую увели из кабинета, Гриндель, подняв трубку, распорядился:
— Привести ко мне подследственного Силина.
Через час в кабинет следователя ввели Анатолия Силина.
— Подождите пока за дверью, — попросил Валдис Давидович конвойного, сопровождавшего подследственного, а когда тот удалился за дверь, дружески предложил Силину: — Чего же вы у входа топчетесь? Проходите… Присаживайтесь поудобнее.
Анатолий Силин сел на стул и, приподняв руки, стянутые наручниками, поинтересовался:
— А браслеты обязательно нужно было надевать? По-другому нельзя, что ли, поговорить?
Старший следователь скроил сочувствующее лицо и ответил:
— Я бы со всей душой, Анатолий Игнатьевич, но у нас есть правила, которые я не смею нарушать, так что вам придется немного потерпеть. У меня к вам всего-то пара вопросов. Но сначала я бы хотел сказать, что хорошо известная вам Нина Печорская, буквально какой-то час назад, сидя на этом самом месте, где сейчас сидите вы, самым подробнейшим образом рассказала мне о том, как вы на пару с ней убили Печорского. И у меня для вас есть не самая хорошая новость, Нина Александровна утверждает, что именно вы являетесь организатором убийства бедного Печорского. И в связи с этим у меня к вам первый вопрос…
— Не выйдет у вас ничего… гражданин начальник, — перебил Гринделя Анатолий Силин. — Так вас, кажется, следует называть… На пушку меня решили взять? Не могла Нина сказать подобное! Накося выкуси, — подняв руки, он сунул Гринделю фигу едва ли не под нос.
Сегодняшний день определенно не задался.
— Конвой! Увести! — в сердцах прокричал Валдис Давидович, предчувствуя, что это только начало неприятностей. Самые крупные не за горами.
Глава 14. Победителей не судят
Еще утром Зинаида Кац позвонила в отдел и сообщила майору Щелкунову, что прийти на работу не сможет из-за сильной простуды: неожиданно поднялась температура, чувствовала девушка себя скверно и хотела бы отлежаться день-другой дома. Возражений не последовало: Виталий Викторович пожелал младшему лейтенанту скорейшего выздоровления, а сам занялся текущей работой. Но что бы он ни делал в этот день, получалось как-то кривенько, а то и вовсе не складывалось. И когда он принял решение проведать Зинаиду и узнать, как у нее обстоят дела, так тотчас обрел душевное успокоение.
Заглянув на базар и купив баночку меда (самый необходимый продукт при простуде), Виталий Викторович направился к Зинаиде домой. Решил пройтись пешком, благо, что погода после затянувшихся заморозков подобрела и через белесые облака проглядывало солнце.
Виталий Щелкунов прошел по улице Чернышевского. Вдоль дороги, вытянувшись в ряд, стояли заиндевевшие липы, нахлобучившие на поредевшие кроны мохнатые снежные шапки. С тротуаров, тронутых сильным ветром, вихляющейся змейкой поднимались струйки поземки. Поднявшись по улице Пушкина, Щелкунов увидел небольшую группу военнопленных немцев, мостивших дорогу под присмотром двух автоматчиков в белых тулупах. На военнопленных мало кто из прохожих обращал внимание — в последнее время в Казань их прибыло немало, много было и прежних их союзников. К своему немалому удивлению, среди военнопленных Щелкунов как-то заприметил даже четверых японцев, таскавших на носилках кирпичи на третий этаж строившегося здания. Большая часть военнопленных работала в отдаленных районах города — в Дербышках и в Соцгороде, — немцы строили дома, ремонтировали дороги, заготавливали древесину. В центральной части города трудилась группа из ста пятидесяти человек — военнопленные выкладывали двухэтажное здание, в котором должен был разместиться магазин музыкальных товаров, и возводили театр оперы и балета, обещавший стать красивейшим зданием в городе.
Оперный театр считался в Казани приоритетным объектом, а потому времени на переброску военнопленных из лагеря до строящегося объекта решено было не тратить: рядом с театром поставили бараки для проживания немцев и огородили территорию высоким непросматриваемым забором с колючей проволокой. По углам периметра установили смотровые вышки, с которых военнопленных бдительно стерегли автоматчики. Жизнь военнопленных немцев не носила особого разнообразия — жилой барак и строящийся театр. Вот и вся культурная программа. Правда, иногда по вечерам можно было услышать, как со стороны бараков доносятся звуки губной гармошки.
В прошлом году со стройки бежал немец, который попался на вокзале в