В свое время Маркс и Энгельс осмеивали теории, построенные на упрощенных моделях взаимодействия рыночных субъектов, которые находятся как бы вне общества и вне технологического, культурного и политического контекста, как будто эти хозяйственные процессы протекают на необитаемом острове, где нет никого, кроме Робинзона Крузо и дикаря Пятницы. Аналогия государства с домохозяйством представляет собой продвинутую версию все той же «робинзонады». В рамках такого подхода единственная опасность, с которой должно бороться государство, — это начать жить не по средствам и, залезая в долги, стимулировать инфляцию. В свою очередь, главная опасность инфляции состоит в том, что она приводит к обесцениванию денежных накоплений, создавая проблемы для финансового капитала.

В свою очередь, сторонники MMT начинают с того, что объясняют своим читателям простейшую истину: «федеральный бюджет фундаментально отличается от бюджета вашего домохозяйства»[219]. Исходя из этого они доказывают, что дефицит государственного бюджета далеко не так опасен, как принято считать, а главное — не вызывает автоматически всплеска инфляции. Все зависит от того, на что направлены государственные расходы и какой экономический эффект они дают.

Возникновение новой теории денег неразрывно связано с общими процессами финансиализации капитализма, развернувшимися на рубеже XX и XXI веков, а также с их противоречиями. Теоретики MMT отвергают предостережения либеральных экономистов, страдающих от параноидального страха перед инфляцией (с которой они все равно, несмотря на все усилия, справиться не могут). Ограниченность рынка состоит в том, что он «видит» только платежеспособный спрос. Общественные потребности, не обеспеченные денежными потоками (и, соответственно, текущим спросом), остаются как бы за пределами экономики, если только государство само не выступает в роли централизованного потребителя и заказчика, что, с точки зрения либеральных мыслителей, само по себе уже является нарушением «естественного» хода вещей (но приветствуется практическими политиками буржуазии во время кризиса). Не только многочисленные потребности, не ставшие «спросом», остаются нереализованными, но и значительные ресурсы, под использование которых в данный момент нет финансового обеспечения, остаются неиспользованными. Результатом оказывается кризис, когда есть и люди, готовые потребить товары, и товары, не находящие потребителя, но они просто не могут «встретиться» поскольку в нужное время и в нужном месте отсутствует финансовый посредник. Точно так же обстоит дело и непосредственно с трудом. В условиях современного капитализма правительствам развитых стран легче выплачивать людям пособия или безусловный базовый доход, чтобы они не работали, чем создать рабочие места, заняв население осмысленной и полезной деятельностью. Люди, готовые и желающие работать, есть, как есть и многочисленные хозяйственные и социальные задачи, которые могут быть решены с помощью их труда, но рабочих мест под эти задачи нет, поскольку они не обеспечены финансовыми потоками.

Теории MMT продвигались целой группой экономистов, опиравшихся на идеи Дж. М. Кейнса: Уоррен Мослер, Рэндалл Рей, Павлина Чернева, Стефани Келтон и другими. Причем важно отметить, что теоретические подходы этой группы исследователей почти сразу же оказались в эпицентре острой политической дискуссии. Например, Стефани Келтон была советницей сенатора Берни Сандерса и активно участвовала в его избирательной кампании.

ММТ настаивает на том, что функционирование денег зависит в первую очередь от налоговой политики государства. Один из основоположников данной теории, Рэндалл Рей, подчеркивает, что именно налоговая система обеспечивает эффективное обращение денег в экономике. «Правительство не может просто заставить всех принимать данную валюту для частных платежей или накапливать ее в кубышках, но оно может заставить всех платить налоги именно в данной валюте»[220].

В отличие от ортодоксальных экономистов, считающих налогообложение просто средством пополнения бюджета, сторонники MMT видят в налогах, скорее, инструмент управления хозяйством. Задача прогрессивного налога состоит не в том, чтобы перераспределить финансовые ресурсы, а в том, чтобы стимулировать определенные экономические процессы и поведение. «Для тех, у кого низкий доход, хозяйственная политика должна создавать рабочие места и повышать зарплату. Что касается наиболее богатых, то политика должна быть направлена на то, чтобы пресекать практику, позволяющую получать избыточные средства»[221]. Однако, вопреки ортодоксальным экономистам и некоторым левым, которые видят в налоговой политике только способ перераспределения, теоретики MMT предлагают воспринимать ее как способ регулирования общественного и хозяйственного поведения, стимулирующий одни действия и затрудняющий другие.

«Мы можем использовать налоги, чтобы наказывать „грехи“ таким образом, чтобы „греховное“ экономическое поведение становилось невыгодным, и чем более оно „греховно“, тем более оно становится убыточным. Накопление избыточных и неиспользуемых средств должно пресекаться конфискационными налогами. Некоторые жалуются, что высокие ставки подоходного налога после Второй мировой войны мешали корпорациям платить большие средства топ-менеджерам. Совершенно верно! Именно так и должны работать налоги. Цель не в том, чтобы повысить доход казны, а в том, чтобы устранить греховное поведение»[222].

В рыночной экономике деньги помогают соединить потребителя и поставщика, спрос и предложение, товар и потребность в нем. Но проблема в том, что в действительности они не только соединяют, но и разделяют их. В буржуазном обществе рынок, подчиненный логике накопления капитала, постоянно перераспределяет ресурсы, поляризуя богатство и бедность, ограничивая спрос и создавая разрыв между платежеспособностью и потребностью. Причем это отнюдь не связано с ограниченностью материальных ресурсов (которые как раз используются неэффективно или вовсе не используются из-за того, что они не обеспечены ресурсами финансовыми).

Если есть общественная потребность, есть ресурсы, чтобы ее удовлетворить, государство может и должно направить деньги именно в эту сферу. При таком подходе налоговая политика тоже может стать фактором перераспределения, но отнюдь не в привычной форме, когда деньги, отбираемые государством у одних социальных групп, передаются другим, более бедным, а как способ направить средства именно в те сферы, где необходимо развитие общественного сектора.

Речь, таким образом, не идет о том, чтобы просто печатать деньги. Как раз наоборот, правительства, придерживавшиеся вполне ортодоксальных концепций, в период Великой рецессии и во время пандемии COVID-19 неожиданно принимались накачивать рынок деньгами в масштабах, которые никогда не приходили в голову ни одному из последователей Дж. М. Кейнса. Разница состоит в том, что либеральные администрации делали это вынужденно и не знали, как эти «лишние» деньги использовать для восстановления экономического роста. Хуже того, значительная масса денег хлынула на финансовые рынки, стимулируя спекуляции, рост цен и удорожание кредита. Эту ситуацию великолепно описывала Уинн Гудли в докладе, опубликованном еще до начала Великой рецессии: «Длительный период стагнации или рецессии, наносящий удар по доходам государства, приводит к дефициту бюджета, при котором, однако, речь не идет о смягчении денежной политики, в то время как для борьбы с рецессией приходится как раз