Законный родитель (молва гласит, будто к появлению близнецов на свет причастен кто-то из обитателей крепости) так и не признал братьев, ни разу не выступил в их защиту. Во всем, кроме самых насущных потребностей, они привыкли полагаться исключительно друг на друга. Именно за сплоченность и за очевидные попытки скрыть свою реакцию на всякого рода оскорбления их стали называть (и в глаза, и за глаза) заговорщиками, подлецами. Немудрено, что они выросли озлобленными на весь мир и не научились до конца скрывать свою ненависть.

Возможно, другие дети, другие близнецы, спасенные от леса, отнеслись бы к ситуации иначе и выросли непохожими на Оскеля и Окима. Однако речь идет о конкретных братьях, и они могли стать только такими, какие есть. Несомненно, в граде Вускции их жизнь переменилась к лучшему. Тамошним обитателям нет дела до того, сколько детей теснилось в одной утробе. Переселенцы и гости из Ирадена были не столь щепетильны, но все равно в граде Вускции на близнецов хотя бы не смотрели косо. Едва ли им суждено было стать образцом доброты и порядочности. Ну а кто бы стал на их месте? Напрасно, напрасно возвратились они в Вастаи, где каждый взгляд – точно соль на открытую рану.

Уверен, ты на своей шкуре испытал, каково это, когда облеченные властью велят довольствоваться малым и не желать большего, чем предназначено тебе по праву рождения. Тебе и без того дали многое, нечего прыгать выше головы. Уже в этом аспекте можно посочувствовать братьям.

Однако это не отменяет того факта, что они пытались тебя убить.

Ты разлепил веки, вернее, попробовал – левый глаз заплыл и не открывался. Моргнул в надежде вернуть взору ясность и сообразить, где находишься. Попытка отозвалась вспышкой боли. Лицо твое было разбито, верхняя губа рассечена. Голова наверняка раскалывалась. Помнишь, как все случилось? Говорят, люди не помнят удара по затылку и последующие события. Но едва ли ты забыл, как покинул сумеречный берег и ступил в темный город.

Дверь распахнулась, и в комнату вошла Тиказ с тазиком воды.

– Очнулся? Молодец. Еще немного, и мы бы начали волноваться. Молчи, ни слова, – велела она, заметив, как ты хмуришь лоб и набираешь в грудь воздуха, намереваясь заговорить.

Тиказ пододвинула стул к твоей кровати, села и достала из таза мокрую тряпку.

– Холодная ключевая вода. Помогает от синяков. – Она выжала тряпку и промокнула ею твой левый глаз. – Хотя это тебе наверняка известно.

– Что произошло? – спросил ты, вернее, попытался; судорожно глотнул и повторил попытку: – Что произошло? Как я здесь очутился?

– Тебя избили на улице. Не помнишь?

Неужели забыл? Забыл массивный золотой перстень на руке, нанесшей тебе удар?

– Да, припоминаю. Их было двое. Но как я здесь оказался?

– Тебя принесли, – сообщила Тиказ. – Случайный прохожий спугнул грабителей.

Ты осторожно облизал пересохшие губы.

– Выходит, меня ограбили?

– Не успели. – Тиказ снова смочила тряпку, отжала и накрыла твое разбитое лицо. – Не хочешь сесть? Я помогу, если надо.

Сказала бесцеремонно и деловито. Ее помощь почти не понадобилась. Ты сел, откинувшись на гору подушек, каковой прежде в комнатке не наблюдалось.

– Моя одежда, – просипел ты. – А говоришь, не ограбили.

– Да не ограбили, не ограбили, – успокоила Тиказ. – Но твоя рубаха пропиталась кровью, нам пришлось отправить ее в стирку, ну а заодно все остальное.

Ты промолчал.

– Под нами следует понимать меня и дочь хозяйки, – заключила Тиказ.

На это ты и бровью не повел, только закрыл глаза и хмыкнул.

– Позволь задать тебе вопрос?

Ответа не последовало, и Тиказ расценила твое молчание как знак согласия.

– Ты из тех женщин, что притворяются мужчинами, чтобы пойти воевать? Или в самом деле мужчина?

– Я не женщина, – произнес ты, не открывая глаз, точно избегая взгляда собеседницы.

– Спасибо за откровенность. – Тиказ накрыла тряпкой заплывший глаз и сухо добавила: – Минувшей ночью по всему городу орудовали бандиты. Ты не единственная жертва. На Оскеля с Окимом тоже напали. Окиму сломали нос, а Оскеля ранили. К счастью, внутренности не задеты.

– Никто и не собирался его убивать, – буркнул ты.

– Двое против одного, однако ж ты почти одолел обоих. Полагаю, они забыли, что имеют дело с солдатом. Или недооценили тебя, приняв за бабу.

Ты распахнул глаза:

– Я не баба. А многие девушки, с которыми я рос, умели постоять за себя. Вынужденно, конечно.

– Не представляешь, как я радовалась, когда они отчалили в град Вускцию, – злобно выпалила Тиказ. – Вечно приставали «леди то, леди се», ухмылялись, бросали грязные намеки насчет нас с Маватом и таращились на меня, как на трофейную корову.

Ты снова промолчал.

– Конечно, они не виноваты, что такими уродились, – проворчала дочь Радиха. – Но Мавату братья завидовали с пеленок.

– Господин по-прежнему на площади?

– О да. Он видел, как тебя заносили на постоялый двор. Но я сообщила, что ты в порядке. – Тиказ криво усмехнулась. – Ну почти. На обратном пути скажу, что ты очнулся.

– Никто за ним не присматривал накануне, – сокрушался ты.

– Присматривали, не беспокойся, – заверила Тиказ. – У него с полдесятка одеял, а народ до рассвета таскал ему бульон и подогретое пиво.

– Премного признателен, госпожа, – поблагодарил ты, а поразмыслив, добавил: – Что находится под башней?

Тиказ отвернулась, словно ты спросил нечто непристойное. Пауза затягивалась. Наконец твоя собеседница небрежно обронила:

– Не понимаю, о чем ты.

– Вчера на крыше я заметил потайную лестницу. Однако с первого этажа есть только один путь наверх, второй расположен в тронном зале. Куда ведет заповедная лестница? Что находится под башней?

– Ты не должен задавать такие вопросы, – нахмурилась Тиказ.

– Простите мою дерзость, госпожа, – самым учтивым и бесконечно усталым тоном возразил ты, – но спросить я обязан.

– Немногим дозволено подниматься на крышу. Ни разу там не была.

– В число избранных входит ваш отец. А остальные распорядители? Матерь Безмолвных?

– О, она бывала наверху неоднократно. Но никогда… никогда не спускалась вниз. Это привилегия Глашатая.

– Так что хранится в подвале? – выпытывал ты.

– Останки прежних Глашатаев, – нехотя сообщила Тиказ. – Глашатай наведывается туда ежедневно… по какой-то своей надобности. Если верить молве, прочие, кто спускался в подвал, не возвращались.

– Останки? – недоверчиво повторил ты.

– А еще отец говорил, там хранится оружие, изъятое из града Вускции в минувшую войну, – еле слышно добавила Тиказ.

– Какое оружие?

– Понятия не имею, – сказала собеседница. – Наверное, его спрятали от греха подальше.

Ты задумался:

– Разве слугам не дозволено подниматься на крышу? Неужели Глашатай сам носит провизию и прочее?

– Слуги – само собой, –