для Англии. «Военные, которые научатся презирать парламентские ассамблеи, которые будут требовать уплаты налогов, не согласуя их с налогоплательщиками, которые не будут подлежать обычным судам страны, где они служат, — вряд ли такие люди переменятся за время простого морского путешествия настолько, что станут уважать в Великобритании то, чем в Америке их научили пренебрегать». Бёрк был прав: свобода не делится на части.

4. Тронную речь короля американцы сочли оскорблением, отправку наемников — провокацией; взятие Бостона воодушевило их. После этого общественное мнение, до сих пор колебавшееся, склонилось в сторону разрыва. Сопротивление конкретизировалось после публикации одного памфлета. Этот памфлет — «Здравый смысл» («Common Sense») — принадлежал перу никому не известного англичанина Томаса Пейна. До тех пор жизнь этого чужестранца, которому было суждено всколыхнуть Америку, представляла собой череду сплошных неудач. Он занимал небольшую управленческую должность, и дважды его увольняли. Жена бросила его. В минуту полного отчаяния он познакомился с Франклином, который, пораженный «потрясающими глазами этого молодого человека», дал ему рекомендательное письмо. Пейн прибыл в Филадельфию в 1774 году с багажом старых обид и неплохим литературным стилем. Пока работал конгресс, он бродил по улицам города, собирал новости, изучал общественное мнение, которое счел слишком вялым и попытался оживить своим памфлетом. Прямота и простота памфлета обеспечили ему успех. Текст получился прямой и простой. Публике наскучили бесконечные обсуждения в рамках законности. Автора «Здравого смысла» законность не заботила вовсе. Нужно ли Америке — стране маленьких людей, трудившихся в своих лавках или на фермах, — сохранять эту связь с Англией? Это — вопрос здравого смысла, и здравый смысл, говорит Пейн, отвечает: «Нет».

Натаниэль Дэнс-Холланд. Портрет короля Георга III. 1773

5. «Правительство завидует нашему благополучию, — писал он, — разве такое правительство должно управлять нами? Тот, кто ответит на этот вопрос „Нет“, — сторонник независимости, ибо независимость означает просто-напросто: „Создадим ли мы себе законы сами или оставим это на попечение короля, главного врага этого континента?“» А если ему возражали, что колонии и до сих пор процветали при этом режиме, он отвечал: «Вы можете с таким же успехом сказать, что если ребенок прекрасно себя чувствует, питаясь одним молоком, то мяса ему можно вообще никогда не давать… Это очевидно, что решительно уйти наконец от европейских споров — в интересах Америки… Трудно представить себе нечто более нелепое, чем три миллиона человек, бегущих в порт всякий раз, когда туда прибывает корабль, чтобы узнать, какие свободы им оставлены… Свобода преследуется повсюду на земном шаре. О американцы! Примите у себя беглянку и готовьтесь дать приют всему человечеству!» Пейн пошел дальше самого Сэмюэла Адамса. Он осуждал любую форму правления: «Общество в любой его форме — благо, но правительство, даже в лучшем его виде, — зло… Один-единственный честный человек ценнее для общества, чем все коронованные негодяи мира… Расстояние, которым Всевышний отделил Англию от Америки, естественным образом доказывает, что в намерения Провидения не входило, чтобы одна подчинялась другой… Абсурдно предполагать, что континент будет вечно управляться островом… Пришло время сева: континентальный союз, вера, честь дали ростки… О вы, те, кто любит человечество! Вы, кто осмеливается противостоять не только тирании, но и самому тирану! Вперед!..» Книга произвела потрясающий эффект. В Лондоне Томаса Пейна возненавидели настолько, что среди английских джентльменов появилась мода подбивать подошвы гвоздями таким образом, чтобы их шляпки образовывали инициалы «ТР», — дабы попирать ногами ненавистное имя. В Америке «Здравый смысл» стал библией патриотов. Было продано сто тысяч экземпляров. Радикалы ликовали, закоренелые тори меняли свои убеждения, и сам Вашингтон сказал: «Прекрасная доктрина, неопровержимые доводы». Мнение Вашингтона о Томасе Пейне и Томаса Пейна о Вашингтоне не всегда будет столь же благоприятным.

6. Что должно лечь в основу Декларации независимости? Долгое время колонисты в своей пропаганде использовали легальные аргументы, заимствованные у английской традиции. «Никакого обложения налогами без представительства в парламенте… Никакого виртуального представительства… В соответствии с хартиями, мы зависим от короля и парламента». Эти средневековые тезисы выглядели не слишком основательно. Времена изменились, и интеллектуальная мода требовала более прочных основ, которые могли дать естественные законы. Когда в 1688 году английские виги пожелали заменить законного короля Якова II на Вильгельма III, им понадобилось разрушить доктрину божественного права королей. Этим занялся Локк. В своем «Трактате о правлении», отвечая на «Патриарха» сэра Роберта Филмера, он доказал, что любой субъект обладает некими естественными правами и что, если эти права нарушаются, общественный договор — «ковенант» между государем и его народом — разрывается. Эта идея должна была прийтись по душе американцам… Она имела отношение к их происхождению, к «ковенанту» первых переселенцев. Она позволяла им с честью разорвать договор, составить новый и доказать, что они не зависят от Георга III «в соответствии с законами природы и по воле Господа».

7. Вашингтон вполне определенно высказался в поддержку независимости, а своим входом в Бостон заслужил большой авторитет. Виргиния пошла за ним отчасти по политическим причинам, отчасти по экономическим. Новая Англия целиком была за него. «Разве Америка уже не независима? — спрашивал Сэмюэл Адамс. — Почему не сказать об этом?» Нью-Йорк, Пенсильвания, Мэриленд и Северная Каролина колебались. В конце концов 7 июня 1776 года Ричард Генри Ли из Виргинии предложил конгрессу следующую формулировку: «Эти соединенные колонии являются и по праву должны быть свободными и независимыми государствами». Было решено поручить подготовку Декларации независимости комитету, членами которого стали Джон Адамс, Томас Джефферсон и Бенджамин Франклин. Джефферсон, делегат от Виргинии, добился на конгрессе большого успеха. Успев в свои тридцать два года прославиться у себя в провинции, он опасался «нездоровой резкости дискуссий» и на заседаниях хранил молчание, однако в комитетах и в частных разговорах был «скор, откровенен, точен в суждениях и решителен». Кроме того, он ясно излагал свои мысли письменно и уже опубликовал небольшой трактат о правах в Америке, наделавший много шума. «Бог, подаривший нам жизнь, — говорил Джефферсон, — подарил нам вместе с ней и свободу». Страстно защищая свои принципы, он умел совладать со своей внутренней резкостью и вел дискуссии с самой утонченной учтивостью. Человек убежденный, но не фанатик, он обладал достаточной скромностью, чтобы пойти на компромисс. В разговорах ему случалось высказывать парадоксальные мысли, но в действиях своих он руководствовался здравым смыслом. Благодаря этим качествам он и был избран членом комитета, где ему поручили написать текст декларации. Адамс, который и сам мог бы выполнить эту работу, первым сказал: «Это сделаете вы. Во-первых, потому, что вы виргинец, во главе этого предприятия должен стоять именно виргинец. Во-вторых, я внушаю людям антипатию, подозрения и потому непопулярен, а у вас все наоборот. В-третьих, вы пишете в десять раз лучше меня». Что в устах Джона Адамса было величайшим признанием «мастерского пера» Джефферсона.