Привязанного к мечу из небесного железа. Мечу Нел.

Небесное железо в руках одаренной — само по себе очень, очень странно. И штука это редкая. В теории все знают, что такое небесное железо и чем опасно, вживую столкнуться с ним довелось единицам. Лет семь назад Альмод, сцепившись в трактире с одним одаренным зазнайкой, прикинулся пустым. Брошь чистильщика он тогда не надел, а меч взял. И вдоволь повеселился, когда противник обнаружил, что все плетения просто рассыпаются. Но ему было легко притвориться пустым, потому что перстня одаренного у него попросту не было, не успел получить до того как его забрали чистильщики. А бриться во время недельного перехода по лесу было лень, вот и сошел за не в меру наглый меч.

Перстень наставник прислал в ставку после того, как защитились остальные, но Альмод его ни разу не надел — он не защищал диссертацию, а на подачку согласен не был. Так, наверное, до сих пор и лежит в ставке в кабинете Первой. Но перстень Нел висит у нее на шее. И прикинуться пустой не выйдет — раз она уже сцепилась с ними на плетениях. Да даже если бы и не явила дар — не вышло бы. Потому что за присвоение такого перстня казнили. Быстро, если повезет, и одаренный, обнаруживший подлог, так разозлится, что захочет убить наглеца сам. Медленно и мучительно, если мошенника передадут в руки властей — чтобы никому неповадно было выдавать себя за одаренного.

Значит, девчонке придется выкручиваться, объясняя, откуда у нее взялся меч…

Додумать Альмод не успел — Эйнар заметил, что он пришел в себя. Метнулся, ухватил за волосы, задирая голову, замахнулся. Альмод напрягся, ожидая удара, но тут Ивар рыкнул, и его племянник застыл, будто из него разом вытянули тепло, превратив в ледяную статую.

— Отойди, я сказал, — снова рыкнул Ивар.

На скулах Эйнара заиграли желваки. Он медленно выпрямился, разжал кулак с видимым усилием, как будто кисть свело.

Альмод мысленно хмыкнул — занятно, что участь девчонки озаботила его больше собственной. А, впрочем, ему-то могло грозить только самоуправство Эйнара. Даже если Рагна станет утверждать, будто он вломился к ней с совершенно определенной целью. Несдержанность мужчины — следствие самой женской природы, так что если кого и винить, то распутницу, а молодцу удаль не в укор. Пустого могли заставить жениться, чтобы компенсировать ущерб — если, конечно, оба были свободны. Родственники женщины частенько разбирались по-свойски. Но на люди такие вещи никто выносить не будет. Между собой все решат, и Ивар наверняка постарается дело замять, как бы племянник ни бесился.

Если это не он пытался его отравить по не слишком пока понятным Альмоду причинам. Если так, он отсюда живым не выйдет, и никто никому ничего не станет объяснять. Хотя нет, тогда он бы просто не очнулся. Рагне бы сказали, что испугались за ее честь и немного перестарались, бывает, Нел тоже что-нибудь бы наплели, а не поверила бы — вдвоем ее, тоже ослабевшую после отравы, одолели бы легко.

Значит, травили его не они. Рагна? Или она все-таки не врала? В самом деле, что мешало ей, принудив трактирщика отравить еду, точно так же заставить его забыть? А наутро спокойно уехать искать подходящий участок, никто ни слова бы не сказал. Хотя утро еще не наступило…

— Прочухался? — поинтересовался Ивар.

Альмод кивнул, закрыв глаза, откинул голову, прислонившись затылком к стене. Говорить не хотелось, да и что тут говорить.

— Правильно, посиди пока, подумай, как оправдываться будешь.

— Мне не в чем оправдываться, — сказал Альмод, не открывая глаз.

— А трактирщика кто повесил?

Альмод подпрыгнул бы, не будь он связан.

— Вы что, одурели?

— Хильда говорит, что ты искал ее мужа. Зачем он тебе понадобился среди ночи?

— Это мое дело.

А может, все-таки это они? И не убили его ровно потому, что собрались разделаться чужими руками? Объявят, что это он убил Рауда, затаил, дескать, целитель злобу на трактирщика. И отдадут толпе, как есть, связанного и неспособного плести.

— Вы еще скажите, что… — Он осекся. Нечего идеи подавать.

— Что тебя не просто так не было в городе во время пожара? — спросил Ивар.

Ага. Значит об этом уже начали поговаривать. Твою ж… Альмод снова закрыл глаза и прислонился затылком к стене и сказал:

— Ори громче. А то мало народа слышало.

Если они решат разыграть эту карту — тогда на самом деле конец. Поклясться, что он не приближался к дому Харальда, даже Нел не сможет, потому что в тот день она болталась между жизнью и смертью, не сознавая происходящего.

— Мы под плетением. Никто не услышит, кроме нас двоих.

— Вот спасибо, сделал одолжение.

Да и не будет Нел клясться, потому что тогда придется рассказывать и о том, как она оказалась посреди леса. И что она — беглая чистильщица.

— Он не трогал трактирщика, — сказала Нел. — Он не мог.

— А кто вы, и почему так в этом уверены?

— Потому что мы были вместе этой ночью. И… — Она залилась краской. — Ему было не до того.

— А трактирщика зачем искал?

— Мы проголодались. Ну, вы понимаете… — Нел потупила взгляд, часто моргая — вот-вот расплачется от смущения.

А ведь и в самом деле сейчас расплачется. Забавная.

— Прошу прощения за бесцеремонность, — сказал Ивар. — Но я вынужден расспрашивать. Дело серьезное, а я, так уж получилось, стал здесь кем-то вроде блюстителя порядка. К тому же вы сопротивлялись… Кто вы, как и с какой целью здесь оказались, и кто он вам?

— Я ее толком не знаю, — сказал Альмод. — Познакомились в трактире, оба напились, дальше… — Он криво улыбнулся.

Нел его убьет и будет права. Но правду говорить нельзя. И нужно было что-то очень быстро придумать про меч и дать ей знать. Потому что тогда отыграются на ней. На чистильщице. Неважно, что ее не было в городе, неважно, что ни в чем не замешана. Просто толпе нужен кто-то, кто виноват во всех бедах. Харальд этим «кем-то» быть не захочет. Пожар пошел изнутри? Ну так всем известно, что одаренным и замки не помеха, и глаза отвести могут, если что. И огонь погасить, а что не погасили…

Альмод на миг забыл, как дышать.

Он понял, как на самом деле погибли чистильщики.