вели уже другую партию. Я понимаю, что в пылу боя можно расстрелять пленного, хоть это не годится. Но расстреливать сдающихся систематически, почти без боя — это просто отвратительно. Мы все надеялись, что начальник дивизии отменит свой приказ, но так и не дождались отмены. Думается, что расстреляли несколько тысяч. К счастью, артиллерия освобождена от этого гнусного занятия. Но даже смотреть было невыносимо“.

После Гражданской войны двадцатидвухлетний поручик-дроздовец Сергей Мамонтов уехал за границу. Выучился на архитектора в Париже. Долго жил в Центральной Африке — тогда французской колонии. Что-то там строил. Умер в Каннах в 1987 году, почти девяностолетним. Видать, судьба действительно благоволила этому „гуманисту“ Гражданской войны, принципиально отказавшемуся расстреливать пленных.

Воспоминания прапорщика Романа Гуля, написанные по горячим следам войны, использовали сразу два писателя — Алексей Толстой для „Хождения по мукам“ и Михаил Булгаков в „Белой гвардии“. Гуль успел поучаствовать и в Ледяном походе вместе с корниловцами, и в киевской эпопее гетмана Скоропадского. Как и Мамонтов, он столкнулся с той же психологической проблемой — вроде и ненавижу большевиков, но убивать людей, говорящих на том же языке, что и ты, не могу. Душа не принимает.

„Желающие на расправу!“ — кричит с седла Неженцев. „Что такое? — думаю я, — неужели расстрел? Вот этих крестьян? Быть не может“. Нет, так и есть, сейчас будет расстрел этих остановившихся на лугу людей с опущенными руками и головами. Я глянул на офицеров: может быть, откажутся, не пойдут? Я молчаливо решаю за себя: не пойду, даже если Неженцев прикажет, пусть расстреливают тогда и меня; я чувствую накипающее во мне озлобление против этого подполковника в жёлтом кавалерийском седле. Из наших рядов выходят офицеры, идут к стоящим у ветрянки пленным; одни смущённо улыбаются, другие идут быстро, с ожесточёнными лицами, побледневшие, по ходу закладывают обоймы, щёлкают затворами и близятся к кучке незнакомых им русских людей… У мельницы наступает тишина; только три человека ещё добивают кого-то штыками. „Вот это и есть гражданская война, — думаю я, глядя на свалившихся на траву окровавленной кучей расстрелянных… и я чувствую, что в такой войне я участвовать не могу“.

Читая эти строки, я всегда чувствовал, что прав был мой прадед по женской линии — царский офицер Андрей Бубырь, доблестно провоевавший Мировую и уклонившийся от всех мобилизаций в Гражданскую, и семнадцатилетний прадед Григорий Юрьевич Бузина, дезертировавший от красных летом 1919-го. Где-то рядом бродил Гуль, бросивший винтовку и уехавший в Германию, и Мамонтов с его дроздовской батареей. Но не встретились. Не убили друг друга. И слава Богу…»

Цель красных — защитить завоевания революции, спасти Советскую Россию от судьбы Парижской Коммуны 1871 года. Для этого во внешней политике они стремились заручиться поддержкой европейского пролетариата, коммунистических и социал-демократических партий (особенно немецких партий ввиду чрезвычайной революционной ситуации в Германии) и поскорее разжечь пожар революций в Европе, в ходе которых коммунисты придут к власти и направят силы для помощи России.

До революции армейское и флотское офицерство не очень интересовалось политикой. В дни Февральской революции поддержало свержение царя, считая, что это неизбежно и этой неизбежности следует подчиниться. Многие считали, что нельзя идти против народа. Это привело их в Красную армию. По подсчётам историков, на стороне большевиков в Гражданскую войну служило почти пятьдесят тысяч бывших офицеров. Из них — более шестисот генералов и офицеров Генерального штаба. Генштабисты внесли заметный вклад в победу Красной армии. Из двадцати командующих фронтами семнадцать были кадровыми офицерами, все начальники штабов — бывшие царские офицеры. Из ста командующих армиями восемьдесят два — в прошлом офицеры. При этом в большевистском руководстве бывших офицеров на дух не выносили. Дмитрий Фурманов, комиссар чапаевской дивизии, писал: «Спецы — полезный народ, но в то же время народ опасный и препотешный. Это какое-то особое племя — совершенно особое, ни на кого не похожее. Это могикане. Больше таких Россия не наживёт: их растила нагайка, безделье и паркет».

Дипломаты большевиков использовали положение Германии как проигрывающей страны для подписания Брестского мира из-за слишком близкого расположения немецких частей близ Петрограда. Во внутренней политике осуществляли передачу земли в собственность крестьянам, введение рабочего контроля на предприятиях, реализации права народов на самоопределение.

Ввиду категорически нестабильной обстановки сформировалась политика «военного коммунизма», жёсткая централизация промышленности, отмена частной торговли и товарно-денежных отношений (введение карточной системы), милитаризация труда. Конкретной даты установления данной политики нет, она вводилась не сразу.

Цели Белого движения были прямо противоположны и заключались в восстановлении старых порядков, однако у обеих сторон имелись общие черты, и самая главная из которых — террор.

Террор применялся для противодействия враждебным элементам как среди белых, так и среди красных, причём у вторых он рассматривался как ответ на террор Белого движения.

В Новочеркасске, в казачьей столице, родилась Белая армия, выступившая против советской власти. Почему в Новочеркасске? На просьбу «дать приют русскому офицерству», не желавшему подчиниться власти большевиков, откликнулся атаман Войска Донского Алексей Максимович Каледин.

Каледин с юности избрал военную стезю, окончил Николаевскую академию Генерального штаба. Сослуживцы считали его честным, смелым, упрямым и, может быть, несколько угрюмым. Насколько он был счастлив в военной карьере, настолько несчастлив в личной жизни. Его единственный сын в двенадцать лет утонул, купаясь в реке.

Первую мировую войну будущий атаман начал в роли командующего 12-й кавалерийской дивизии. Он был ранен, награждён. Командуя 8-й армией, участвовал в знаменитом Луцком прорыве, который при советской власти стал именоваться Брусиловским (поскольку генерал Брусилов перешёл на сторону советской власти).

Каледин писал жене:

«Ты знаешь, как я всегда сердился, когда ты (ещё до войны) начинала мечтать о моей карьере, повышении и т. д. Разве, милая, недостаточно того, что судьба нам послала? Не следует её искушать и говорить ещё о чём-нибудь… Моё имя, сделавшее всероссийский шум, скоро совершенно забудется. Я не буду в претензии, лишь бы Бог дал мне успешно выполнить мою задачу (даже маленькую) до конца и лишь был бы общий успех наших армий. Поэтому, дорогая, мечтай только об этом и, пожалуйста, не возмечтай, что твой муж какая-то особая птица, а ты, его жена, важная дама».

Каледин спокойно перенёс отречение императора и февральскую революцию, но переживал распад вооружённых сил. Сдал свою армию генералу Лавру Георгиевичу Корнилову и вернулся на Дон.

События на Дону развивались не в пользу советской власти. В 1917 году донское казачество пыталось отгородиться от остальной России. После почти двухсотлетнего перерыва 26 мая в Новочеркасске собрался Большой войсковой круг — один делегат избирался от пяти тысяч населения или