также нужна стереотруба.

Наблюдательный пункт готов к следующему дню. Метра на полтора ниже края дымохода приделывают площадку, достаточно прочную, чтобы удержать троих. Стереотруба установлена прямо над краем.

Когда восходит солнце, Фрике замечает, что окрестности прекрасно просматриваются. Докладывает, что пункт готов. Вскоре Мозель приходит с двумя связистами:

– Вы идете на позицию. Наша контратака начинается в семь десять утра, без артподготовки.

12

Фрике возвращается неохотно. Теперь они не увидят ничего из того, что будет разыгрываться между двух линий окопов.

Вместо этого они видят кое-что другое, нечто очень странное. Улица, по которой они проходят – та самая, где вчера перестреляли британцев, – кишит мирными жителями.

Откуда они все? Отсиживались по подвалам?

Те стоят, расставив ноги, руки за спиной, прижавшись к стене. С любопытством оборачиваются на немцев. Поджимают губы, насмешливо, вызывающе. Дети смеются.

Фасады домов в одночасье преобразились. К крючкам ставен, к дверным ручкам, к каждому гвоздю привязаны цветы. Ярко горят астры и флоксы. Где в стенах осталось пулевое отверстие, его покрыли зеленью и украсили цветами. У крылечек повсюду стулья, тщательно убранные белыми или цветастыми покрывалами. Тут же цветы, горшки с геранями, розы в вазах.

Что тут творится? Что это значит?

– Какое-то колдовство, – говорит Фрике. – Вы когда-нибудь видели такое?

Он приближается к группе женщин. Спрашивает на хорошем французском, что бы это значило, указывая на цветы.

Множество глаз смотрит на него дерзко и пронзительно, и так прямо, как ни одна женщина или мужчина из числа гражданских уже несколько месяцев не смотрели на немецкого солдата.

Но губы их сжаты. Ответа нет.

Ситуация позорная и постыдная. Фрике говорит: «Вот компашка!» – и идет дальше. Через несколько домов спрашивает снова:

– Зачем цветы? Если не скажете, я вам устрою на орехи!

Улыбаются. Но ни слова.

Фрике вырывает из ставни букет белых хризантем и бьет ими девушку по лицу. Пинает по стулу. Осколки цветочной вазы с грохотом падают на землю.

Снова улыбки. Ни слова.

Солдаты вскипают от злости:

– Ничего не поделаешь с этими свиньями! Пошли дальше.

Фрике злобно смеется:

– Знаете, что они задумали? Гаденыши воображают, что сегодня будут встречать своих земляков с цветами. Ну пойдемте, надо быть у батареи, когда начнется. – При этом он плюет на оконное стекло.

На позиции орудия уже готовы к стрельбе.

Вся батарея ждет.

Семь часов. Семь ноль пять, семь ноль девять. Спустя минуту пехота попытается отбить прежнюю позицию.

Больше ни к чему смотреть на часы: гремят выстрелы. Тявкают пулеметы. Слышны разрывы ручных гранат. Воздух дрожит, разбиваясь на тысячи кричащих осколков.

Если б можно было что-то сделать!

Если б можно было что-нибудь увидеть!

Артиллеристы выжидают, не в силах вымолвить ни слова, вслушиваются.

Ну, когда уже команда от капитана?!

Фрике и Штойвер на правом фланге, с телефоном. Тоже молчат.

Грохот вдали нарастает волнами. То пронзительно и громко, вздымаясь к высшей точке, то вновь вразброд, рассыпчато, словно заикаясь.

Получается?

Кто достаточно долго на фронте, тот знает, что взять траншею, расположенную в трехстах-четырехстах метрах перед вами, можно либо за десять минут, либо никогда.

Десять минут давно прошли.

Огонь не стихает. Тревога в батарее растет. Всех уже лихорадит: вот сейчас бы выстрелить! Неважно куда, просто высвободить это поганое напряжение.

Ага, вот лейтенант Фрике берет трубку.

На него обращены взоры всей батареи.

Разговор долгий. Наконец вешает трубку. Оборачивается к Штойверу. Всем, вплоть до последнего орудия, понятно каждое слово:

– Похоже, атака провалилась. Вражеские окопы взяты только в нескольких местах. Нам пока не разрешают стрелять, чтобы не побить собственную пехоту.

Всё тот же треск. «Атака не удалась? М-да, ничего не поделаешь». Постепенно шум наскучивает.

Наконец слышится какой-то новый звук. Что это?

По улице, виднеющейся между двумя домами, выдвигается трусцой новая пехота с винтовками наготове. Резервы.

Зрелище завораживает: значит, те батальоны, что бросили в бой сегодня утром, уже разбиты?

Райзигер смотрит на запыхавшихся солдат. Многие с бородами, среди них почти сплошь очень молоденькие офицеры, с пистолетами в руках. Бедолаги. Он вспоминает гражданских на улицах, с цветами на окнах и крылечках. Надеюсь, у наступающих достаточно времени, чтобы повыбрасывать этот чертов хлам.

В воздухе раздается вой. Пожилой офицер вскидывает руки и падает навзничь. Шестеро пехотинцев падают, дергаясь и вытягиваясь. Напирающие следом пробегают мимо них.

Враг бьет шрапнелью! Она начинает рассеиваться, над домами появляются белые облака. Наконец пехота прошла. Теперь снова есть время на другие дела.

Залпы орудий? Райзигер подталкивает соседа:

– Слышишь? Тихо, как в гробу.

– Если капитан говорит, что контратака не удалась, то кто будет стрелять? Дружище, у нас, артиллеристов, дела получше, чем у пехоты.

«Да, – думает Райзигер, – у нас дела получше. Там у них пара шрапнелей – и бегом на пулеметы».

Он смотрит на Фрике. Тот снова кладет трубку:

– Всем внимание! На данный момент дело в тупике. Батарее временно разойтись!

На данный момент в тупике? Итак, всё пропало.

– Полный бардак.

Сосед ничего не понимает:

– Я бы предпочел, чтоб обед поскорее привезли.

Проходят часы. С грохотом приближается полевая кухня. Дают фасолевый суп. Поев, артиллеристы достают из шинелей карты. Повсюду болтовня. Фрике и Штойвер прогуливаются без дела. Райзигер, который понятия не имеет, как играть в карты, вмиг спускает жалование за прошлый месяц.

– У тебя ж теперь есть надбавка, герр ефрейтор, – смеется ему один из выигравших. Кругом хихикают:

– Эй, ну что, еще разок? Погоди, вот будем на отдыхе…

Унтер-офицер достает из ранца две пуговицы:

– Приделайте их уже себе на петлицы![32]

Пять минут спустя их закрепили с помощью спичек: ефрейтор Адольф Райзигер.

Кем только не побываешь!

Райзигеру приходит в голову, что из тех добровольцев, что ушли с ним на войну, больше половины уже стали унтер-офицерами, а человек шесть уже и лейтенантами.

В карты больше играть не хочется.

Ближе к вечеру капитан передает, что в ночном карауле офицеры не требуются. Достаточно унтера и двух солдат.

Часов в восемь вечера приносят хлеб, сыр, ливерную колбасу в жестянках, две большие кастрюли кофе и полевую почту. Чуть позже все заворачиваются в одеяла. Ночь холодная, спится плохо. Разговаривать никому не хочется.

В одном из домов по левой стороне горит свет. Там капитан с лейтенантами.

– Давно не видел такого бедлама, как сегодня утром. Так и не получилось выбить эту кучку из траншей. Вопрос в том, чем это обернется. Фрике, начиная с завтрашнего утра в четыре часа утра прошу вас снова заступить в наблюдение вместе с Райзигером и Ауфрихтом.

13

Ночью не становится тише. Кругом темнота прорезана длинными трещинами