– Не может быть. За что?

– Обычные следственные мероприятия. Я убежден, что скоро все разъяснится.

Один из молодых полицейских, худощавый парнишка с умным лицом, взглянул на меня подозрительно, но не произнес ни слова. Я сдержал порыв бегом ринуться вверх и начал подниматься по ступеням медленным солидным шагом.

Дверь открыла тетя Наоми, одна из моих четырех тетушек. По отношению к тетушкам у меня нет никакой дискриминации. Я всех их не выношу в равной мере.

– Здравствуй, тетя Наоми.

– В этом ты весь, Егошуа. Это так для тебя характерно. В семье горе, а тебя носит непонятно где. А потом ты являешься с бутылкой виски.

– Я сожалею.

– «Я сожалею»! Это все, что ты можешь сказать? Я уже говорила твоему отцу, что наверняка это ты впутал Рони в свои делишки, и вот чем все кончилось!

– Заткнись, – попросил я и прошел в квартиру, собрав в кулак всю волю, чтобы не обернуться и не посмотреть на ее физиономию. В гостиной сидело человек двадцать, по большей части родственники разной степени близости. Мамы в комнате не было – судя по звукам, доносившимся из спальни, она сидела там и плакала на плече у одной из подруг. Когда я вошел, папа поднялся и посмотрел на меня поверх голов всех присутствующих. Так, глядя друг на друга, мы простояли минуты три или четыре. Я вдруг понял, что уже много лет не смотрел на него. Точнее, не присматривался к нему. Он очень высокий, почти метр девяносто, и гораздо стройнее меня. Думаю, когда-то он был интересным мужчиной. В отличие от матери, да и всей остальной родни, он никогда не давал мне понять, что считает меня неудачником. Один из редких приступов ярости случился с ним, когда я поступил на работу в полицию. Мама на протяжении двух дней громко жаловалась, что не для того они так много вкладывали в мое образование, а кончилось все тем, что посреди ужина он встал, схватил пепельницу, которая стояла рядом со мной, и запустил ею в окно. Воцарилась удивленная тишина, и он сказал: «Если Джош решил стать полицейским, это его право, но в моем доме я больше не желаю слышать об этом ни слова». В свое время он был талантливым репортером и входил в небольшую, но блистательную когорту профессионалов, задавших стандарты израильской журналистики. И сейчас, в свои шестьдесят девять, он иногда писал статьи. Мне очень нравилась его манера. Ясная, без пафоса, понятная каждому. Я пересек гостиную и обнял его. Он заплакал. Из-за разницы в росте ему пришлось опустить голову мне на плечо. Остальные смотрели на нас грустными глазами, и от этих взглядов меня тошнило.

– Папа, мне надо с тобой поговорить.

– Пошли в спальню.

– Там мама. Лучше на кухню.

На кухне тетя Наоми варила кофе. При виде меня она скривилась и вышла. Я налил две чашки и одну протянул ему. Мы так и не присели. Стояли и глядели друг на друга.

– Что случилось, Джош?

– Тот, кто убил Рони, охотился за мной.

– Не вини себя. Кравиц был тут два часа назад и все мне объяснил.

– Папа, мне нужна помощь.

– Смешно.

– Что смешно?

– Кравиц сказал, что тебе нужна помощь, но ты о ней никогда не попросишь.

– Он ошибается. Я должен воспользоваться всем, что имею.

– Для тебя это не характерно.

– Нет.

– Ты ищешь того, кто убил Рони?

– Да.

– Сынок, ее это не вернет. Может, тебе стоит оставить это?

– Я могу оставить это, но это не оставит меня. Тот, кто убил Рони, охотится за мной.

Он сел.

– Что тебе нужно?

– Информация.

Он вдруг улыбнулся и сразу помолодел лет на двадцать.

– Информация – это единственное, что я могу раздобыть в любых количествах.

– Ее будет нелегко достать.

– А где находится необходимая тебе информация?

– В Тель-Авиве, в Бней-Браке, в Цюрихе, возможно, в Бруклине, возможно, в Антверпене. Места, люди, денежные потоки. Мне нужен человек со связями в одной из ешив в Израиле. А еще нужен кто-то, способный проникнуть в компьютерные программы авиакомпаний, летающих сюда.

Он странно посмотрел на меня. В последние годы у него появилась привычка откидывать голову в сторону и большим пальцем правой руки поглаживать левую часть подбородка.

– Я никогда не видел тебя в таком состоянии.

– В каком?

– В рабочем. Кравиц сказал, что ты лучший следователь из всех, кого он знает.

– Он морочил тебе голову.

– Еще он сказал, что когда ты в кого-то вцепишься, то можешь быть жестким и грубым. И что он не завидует убийцам Рони.

– Я же сказал, он морочил тебе голову.

– Это правда, что ты консультировал зарубежных полицейских?

– Да.

– Ты никогда мне об этом не рассказывал.

– Да что в этом такого?

– Наверное, я не очень хороший папа.

– Ты хороший папа.

– Ты знаешь, что ужасно выглядишь?

– Да.

– Где ты был?

– Нигде. Просто шатался. Нашел девушку. Мы вместе выпили. Потом пошли к ней. Тебе не надо знать, что было дальше.

– Не надо. Почему бы тебе не поспать пару часов?

– Ты не хочешь знать, что именно я ищу?

– Хочу. Но не сейчас. Продолжим этот разговор попозже. Скажем, часа в три.

– Почему?

– Сынок, положись на меня.

– Я полагаюсь, но у меня нет времени.

– Подожди до трех. Иди, скажи несколько слов своей несчастной матери. Она совсем сломлена горем.

Я оставил его на кухне наедине с кофе. В спальне говорить было не с кем. Мама лежала на кровати. Она наглоталась успокоительных и задремала. Я вернулся на кухню, взял из холодильника кусок сыра, несколько соленых огурцов и пошел в нашу с Рони комнату, ощущая на спине царапающие взгляды гостей. Не разбирая постели, я рухнул на нее. Глянул на часы. Было одиннадцать утра. Я закурил сигарету, сжевал сыр. Разглядывая гигантский постер Джимми Хендрикса, который мы с Рони повесили здесь, когда мне было шестнадцать, я сам не заметил, как уснул.

Ровно в три часа дня папа разбудил меня:

– Вставай, Джош. Все тебя ждут.

– Все?

– Я пригласил несколько человек, которые могут тебе помочь.

– Черт возьми, папа, мы же не в игрушки играем.

– Я знаю. Но мы должны кому-то доверять.

– Папа.

– Что?

– Нет никакого «мы», это мое расследование. Мне не нужны дилетанты, которые будут вертеться у меня под ногами, даже если случайно они окажутся моим отцом.

Он грустно улыбнулся:

– И если случайно им стукнуло шестьдесят девять лет и они уже слишком старые, чтобы приносить пользу.

– Не будь идиотом.

– Не смей так со мной говорить.

– Тогда не будь идиотом.

Я скатился с постели и пошел