больше детей. Я не верю, что это и есть любовь.

– Нет.

Я встал и уже почти дошел до двери, когда она тихонько сказала:

– Джош.

– Да.

– Тебе страшно?

– От чего?

– От чувств. От того, что мы чувствуем?

– Да.

– Тебе не надо бояться.

Я не ответил. На площадке я взял у Жаки ключ и запер дверь снаружи, стараясь проворачивать ключ как можно тише. Не говоря ни слова, мы пошли к машине. Жаки опередил меня и привалился к дверце, не давая мне ее открыть.

– Куда?

– Я еще не решил. Но по дороге что-нибудь придумаю.

– Можно с тобой?

– Мне хотелось бы побыть одному.

– Из-за этой девушки ты сам не свой.

В его голосе не было желания подразнить меня. Только констатация факта.

– Я могу о себе позаботиться.

– Я знаю. Но я сегодня разговаривал с Кравицем по телефону.

– И?

– Тебя разыскивают по всему городу.

– Они меня не найдут.

– А если найдут?

– Тебе какая разница?

– Никакой.

– Прекрасно. Тогда увидимся вечером. Я вернусь часов в одиннадцать.

– Только скажи, где ты будешь, если понадобится передать тебе сообщение.

– Наверное, поеду в бар «Жано», поразнюхаю, что там и как. Оттуда – к родителям.

– Ты постригся.

– Да.

– Тебе идет. Теперь можно разглядеть твое лицо.

– Да. Рели тоже мне это сказала.

Я отодвинул его в сторону и сел в машину. Дождя не было, и я ехал с открытыми окнами, вдыхая холодный ветер, смешанный с едким табачным дымом. Как-то так получилось, что посреди всей этой суматохи мне оказалось необходимо убить несколько часов. События теперь развивались как бы сами по себе, мне оставалось только ждать, стараясь сохранить в целости нервы. Неожиданно для себя я очутился на улице Шенкин. Я остановился и заглянул в книжный магазинчик со свежевыбеленными стенами. Продавец, пожилой мужчина с тонкими чертами лица, сидел в углу, под плакатом с портретом Че Гевары, и читал. Такой же постер висел когда-то в моей однокомнатной квартирке в Иерусалиме, которую я делил с одной симпатичной и сумасбродной студенткой художественной академии «Бецалель». Продавец перехватил мой взгляд, но истолковал его неверно.

– Это моя дочь повесила, – сказал он с извиняющейся улыбкой.

Я не ответил. Он снова улыбнулся и вернулся к чтению. Я прогуливался между стеллажами, брал то одну, то другую книгу и перелистывал страницы, не понимая ни слова.

– У нас есть и другие его книги, если интересуетесь.

Я вздрогнул. Не заметил, как он встал и подошел ко мне. Опустив глаза на обложку, я впервые рассмотрел, что за книгу держу в руках. Джон Чивер. Рассказы.

– Я его не читал.

– Вам понравится, – улыбнулся продавец. – А если нет, всегда можно вернуть.

Я взял книгу и полез за деньгами. Продавец заворачивал книгу медленными точными движениями. Мне показалось, что ему жаль с ней расставаться. Я провел еще несколько минут в этом магазине, бродя между стеллажами и всеми силами цепляясь за то, что существует другой, нормальный мир. Потом с книгой под мышкой я вернулся к машине и поехал в бар «Жано». Две пожилые проститутки удивленно уставились на меня, когда я вошел и направился к стойке. Я попросил узо. Маленького лысого человечка с худенькими плечами, втиснутыми в то, что когда-то было приличным костюмом-тройкой, моя просьба рассмешила:

– Уважаемый, здесь тебе не Салоники. Если хочешь, есть бренди.

Он говорил с таким густым румынским акцентом, что было непонятно, то ли он подчеркивает его специально, то ли не может от него избавиться.

– Ты Жано?

– Жано умер. Я его брат.

Я протянул ему купюру в пятьдесят долларов:

– Почему бы тебе не сбегать куда-нибудь поблизости и не принести мне рюмочку узо? Сдачу оставь себе.

Он схватил деньги и испарился. Я уселся за столик и достал из пакета книгу. Я нарывался на неприятности и знал это. Когда твое описание разослано по всему городу, ты не можешь просто так зайти в такое место, как бар «Жано», и швыряться пятидесятидолларовыми купюрами, чтобы слух об этом не пополз по всей округе. В сущности, именно к этому я и стремился. Тот, кто придет меня искать, придет, чтобы меня убить. Я открыл книгу на середине и начал читать. Напечатанные слова с трудом пробивались сквозь пелену усталости к головному мозгу. Вернулся брат Жано и сунул мне в руку грязный стакан, наполовину наполненный узо. Я стал медленно пить. Проститутки, по-видимому, решили, что толку им от меня не будет, и вернулись к своей беседе, переговариваясь хриплыми от никотина голосами. Изредка из подсобного помещения выскакивал мальчишка лет семи-восьми и носился за заводной машинкой. В одну из своих вылазок он остановился возле моего стола:

– Дяденька, там с тобой хотят поговорить во дворе.

– Кто?

– Не знаю. Один какой-то.

– Как он выглядит?

– Высокий, как конь.

– Как конь?

– Да.

Я медленно встал и поправил куртку, чтобы пистолет был под рукой. Спросил у бармена, где выход на задний двор, и он ткнул пальцем в крашенную голубой краской дверь, на которую я раньше не обратил внимания. Я схватил его за засаленный галстук и притянул к себе.

– Любишь языком молоть?

– Я?

– Я никому не говорил, что буду здесь.

Я отпустил его, так и не дождавшись ответа, открыл дверь и вышел наружу. Сзади мне на голову обрушился короткий мощный удар. За миг до того, как потерять сознание, я сообразил, что шарахнули меня чем-то из жесткой резины, а значит, это могла быть только полицейская дубинка.

По-видимому, я не так уж долго провалялся в беспамятстве. Я лежал там же, между четырьмя облезлыми стенами, над которыми не было крыши, и чьи-то руки шарили по мне. В голове у меня гудело, и я, наверное, застонал, потому что тот, кто меня обыскивал, схватил мой пистолет и отскочил. Я привстал на одно колено, упираясь рукой в лужицу несвежей мочи. Поднял голову и тряс ею, пока зрение не восстановилось. Гольдштейн. Он стоял и скалился. В одной руке он держал дубинку, во второй – мой пистолет.

– Ну, Джош, мы больше не такие уж герои?

– Отложи пистолет, и посмотрим.

Я не очень люблю все эти штучки из вестернов, но дверь позади Гольдштейна медленно и тихо приоткрылась, и из-за нее выглянул Жаки. Гольдштейн ухмыльнулся:

– Мы с тобой, Джош, отправимся на маленькую прогулку.

– Ты ведь не думаешь, что сможешь дотащить меня до полиции?

– Не смогу?

Не переставая целиться в меня из пистолета, он повесил дубинку на пояс и вытащил из заднего кармана две пары кандалов.

– Одни на руки, одни на ноги.

– Чтобы надеть их, тебе придется меня