– Пошли.

Мы передвигались короткими перебежками, прячась в каждом дворе. Возле кинотеатра «Синема 1» с афишей свежего боевика собралась огромная очередь. Скоро начинался сеанс. Я понимал, что опаздываю на встречу к отцу. Жаки пошел подогнать машину, а я пристроился в хвост очереди. Мимо промчался патрульный автомобиль. От предчувствия, что меня вот-вот схватят, у меня взмокла спина. Жаки подъехал на красной «Альфа-Ромео», старой, но ухоженной, и посигналил мне. Я оглянулся по сторонам и скользнул внутрь. Мы ехали на небольшой скорости, соблюдая все правила движения, не забывая про указатели поворотов и прочие глупости. Около десяти вечера мы остановились возле дома моих родителей.

– Дай мне ключи от «БМВ», я подгоню его за угол.

– Спасибо.

Двое полицейских, дежуривших у дома, были мне незнакомы. Я шмыгнул в задний дворик и по водосточной трубе вскарабкался до окна туалета. В последний раз я проделывал здесь подобный трюк, когда мне было четырнадцать, и каждый набранный с тех пор килограмм напоминал мне об этом. Несмотря на опоздание, перед тем как войти в гостиную, я умылся и вылил на себя четверть флакона одеколона. Судя по их лицам, помогло это не очень. Папа, выражая общее мнение, ошеломленно выговорил:

– Сынок, ты выглядишь ужасно.

– У меня были кое-какие проблемы.

– Заметно.

Я сел.

– Прошу прощения за опоздание. Я могу получить чашку кофе?

На столе стоял большой термос. Поскольку никто из присутствующих не проявил намерения сделать хоть что-то более полезное, чем просто на меня пялиться, я сам налил себе крепкого черного кофе и в несколько торопливых глотков с наслаждением выпил его без сахара, обжигая губы и язык. Это помогло мне сфокусировать взгляд, и тут я, не удержавшись, расхохотался.

Отчасти из-за старческой причуды, отчасти от недостатка времени они не стали переодеваться и пришли в чем были, пока рыскали в поисках информации. Мой папа, который, как выяснилось позже, оставался дома и занимался сортировкой и анализом материалов, выглядел обыкновенно. Так же обыкновенно выглядели Штернц из «Давара» и Яакоби из «Гаареца». Зато остальные пятеро нарядились кто во что горазд. Двое – раввинами. При более внимательном осмотре обнаружилось, что они нацепили лапсердаки длиной три четверти, какие носят только литские хасиды. Третий, работавший в «Маариве» обозревателем по арабским делам, преобразился в торговца-мусульманина откуда-то из Назарета или Восточного Иерусалима. Копия получилась неотличимой от оригинала, включая смуглую кожу и золотой перстень-печатку на мизинце правой руки, которая все еще перебирала четки, собранные из разноцветных камней. Закаш изображал богатого торговца бриллиантами, начиная с элегантного темно-синего костюма со светло-красным галстуком и заканчивая дорогим кожаным портфелем на коленях и легким ароматом хорошего парфюма.

Последний, Менаше Нисим, в конце 1950-х – начале 1960-х считавшийся величайшим криминальным репортером, а позже избранный председателем союза журналистов, выглядел настоящим уголовником – этакая постаревшая версия Жаки: цепочка на шее, шелковая сорочка с расстегнутым воротом, открывавшим все еще мускулистую грудь, и узкие габардиновые брюки, не способные скрыть несколько расплывшуюся талию.

Мой смех удивил их, но, поняв его причину, они тоже заулыбались, и через минуту мы уже все вместе хохотали. Из кухни высунула голову тетя Наоми и окинула нас сердитым взглядом. Это не помогло, и она укоризненно прошипела: «Тсс…» Мы смущенно смолкли.

– Позвольте вам напомнить, – кипя от праведного гнева, сказала она, – что в этом доме есть люди, которые скорбят.

Ее голова исчезла за дверью, и папа, к моему удивлению, пробормотал: «Всегда ее на дух не переносил». Это замечание вызвало новую волну сдавленных смешков и ехидных реплик, из которых я с изумлением узнал, что у тети Наоми был длительный роман с Закашем, причем еще при жизни дяди Хаима.

Когда все успокоились, папа раскрыл лежавший перед ним оранжевый блокнот и прокашлялся.

– Тут товарищи, – несмело начал он, – хотят кое-что тебе сказать…

От необходимости продолжать его спас Закаш.

– Джош, – заговорил он. – Мы согласились тебе помочь, потому что ты рос у нас на глазах, а теперь попал в беду. – Внезапно он сменил тон: – Ладно, ты не обязан слушать всю эту чушь. Короче говоря, нам ясно, что мы раскопали кое-что крупное. Мы хорошо поработали. Поэтому нам кажется, что, когда в этом деле будет поставлена точка, нам причитается право первой публикации.

Честно говоря, я ждал чего-то в этом роде. Эти ребята стали тем, кем стали, не потому, что раздавали конфеты вдовам и сиротам. С другой стороны, у меня не было никаких возражений, о чем я им и сообщил. В сущности, их предложение прекрасно вписывалось в мои планы. Папа, не скрывая облегчения, снова уткнулся в свой блокнот.

– Дайте мне еще десять минут, – попросил он.

Перед ним лежали семь отчетов. Он изучил их все, отобрал отдельные страницы и сделал некоторые пометки. Если бы этим занимался кто-то другой, я попросил бы дать мне все материалы и сам составил бы конспект, но тягаться с ним в искусстве выуживать из массива данных важную информацию было делом безнадежным. Поэтому я налил себе еще кофе и постарался как можно точнее ответить на все вопросы, которыми они меня засыпали. Это было нелегко. За десять минут они выжали меня досуха. Когда впервые прозвучало имя Рели, папа оторвал глаза от бумаг, бросил на меня взгляд, значения которого я не понял, и вернулся к блокноту. Наконец он откинулся назад и принялся вслух читать. Я ничего не записывал. Просто сидел и слушал, ловя каждое слово.

– Первое. Рабби, что там говорить, человек замечательный, но праведником его не назовешь. Он родился в Польше, в 1911 году, четвертый сын главы литских хасидов, ребе Меера-Егошуа Бен Моше. Ребенком проявил выдающиеся способности в изучении Торы. В 1928 году поехал учиться в Венскую ешиву и параллельно проходил курс в Высшем экономическом институте имени Рихарда Штольца. Учился он блестяще.

Я был слегка поражен обилием информации.

– Откуда все эти данные?

Папа пожал плечами:

– Из книги «Кто есть кто в мировом еврействе». А теперь перейдем к тому, о чем там не написано. Во время пребывания в Вене он не только учился, но и делал деньги. Тогда же он открыл для себя возможности биржи, и этот микроб сидит в нем по сей день. Он был одним из немногих, кто заранее понял, какими последствиями обвал американской биржи 1929 года обернется для европейских рынков, и крупно заработал, скупая и продавая акции немецких компаний. В 1936-м он с семьей переехал в Палестину и помог построить в Иерусалиме две ешивы. Параллельно он продолжал проворачивать финансовые операции, что не совсем пристойно для раввина, но никто не предъявлял к нему претензий, потому