– Смотри, как бы Кравиц не арестовал тебя за совращение несовершеннолетней. Она же совсем девчонка.

– Чувак, – улыбнулся он. – У нас же любовь.

– Как бы она не вернула тебя на стезю добродетели.

– А я уже вернулся.

– А ты не в курсе? – удивленно спросил Кравиц.

– В курсе чего?

– Он уже три года как завязал. Ему принадлежит половина клубов в Яффе и два ресторана в Тель-Авиве. Говорят, он даже налоги платит.

– Сорок пять процентов, чувак, – ухмыльнулся Жаки. – Все, до копеечки.

Я смотрел на него, переваривая услышанное. Я уже оставил надежду узнать, как я могу ему отплатить. Жаки без крайней необходимости предпочитал не отвечать на вопросы. Он догадался о моих мыслях и улыбнулся:

– Это называется дружбой.

Я встал.

– Ладно, пошли. Нам предстоит длинный день.

Жаки разбудил малышку и записал ее номер телефона. На прощанье они поцеловались. Насколько я понимал, слово «любовь» было тут вполне уместно. Мы спустились вниз и уселись на заборчике напротив склада. Кравиц, благослови его Господь, не забыл прихватить с собой пачку «Нельсона». Я разорвал целлофановую обертку, мы взяли по сигарете, и прямо там же, на заборе, я все им объяснил. Сначала они слушали меня спокойно, потом с изумлением, а под конец – с холодной собранностью. Когда все было обговорено, я спрыгнул с забора, пошел на склад и разбудил Рели. Она распахнула глаза и прижалась ко мне.

– Мне снилось, что ты умер.

– Не сегодня.

Я осторожно провел пальцем по ее шее до самой ключицы и почувствовал ее волнение. Потом я ее поцеловал. На вкус она была как утро, с легкой горчинкой черного кофе.

– Сегодня ночью, – сказал я, – все закончится.

Она сильнее прижалась ко мне:

– Обещаешь?

– Да. Останься пока с Жаки. Нам с Кравицем надо уладить пару дел. Я вернусь за тобой ночью. Постарайся еще поспать.

– Я не усну.

– Попозже Жаки принесет тебе что-нибудь почитать.

Жаки улыбнулся ей и уселся на свое постоянное место, на полу у стены.

Мы с Кравицем отправились в Бней-Брак. Суббота преобразила этот перенаселенный и пыльный город. Мы оставили машину на окраине и дальше пошли пешком. Вдоль главной улицы то тут, то там стояли группки молодых людей в белых сорочках. На нас они косились с подозрением. Празднично одетые пары с детьми неторопливо прогуливались и переговаривались тихими, преисполненными уважения голосами. Через двадцать минут мы прибыли по искомому адресу.

В восемь вечера я вернулся на склад в Яффу. Все ниточки наконец соединились. Дальнейшее зависело только от меня. Кравиц остановился возле своей «Кортины», открыл дверцу и вдруг быстро обернулся, схватил меня за голову, расцеловал в обе щеки, пробормотал: «Ни пуха!» – сел в машину и укатил. В глазах у него стояли слезы. Сентиментальный сукин сын.

Рели и Жаки ждали меня. Она – в явном напряжении, он – в напряжении, скрытом под маской беспечности. Я еще раз повторил ей сказанное утром: «Вернусь ночью». Если я задержусь, пусть не впадает в истерику. Жаки встал и вышел, насвистывая какой-то мотивчик. Мы снова обнялись. Я хватался за нее, как за соломинку.

– Я люблю тебя.

– Я тебя тоже.

Я вышел. «БМВ» был надраен до блеска и даже покрыт тонким слоем полироли. Я изогнул бровь.

– Мне было немного скучно.

– Должно быть, очень скучно, чтобы мыть краденую машину.

– Она не краденая, а позаимствованная.

Жаки гнал машину к аэропорту со спокойствием профессионала. Я сидел рядом с ним и, подложив под блокнот руководство по эксплуатации, рисовал женщину о двух головах. Одна голова смеялась, другая была погружена в глубокий сон. Я вырвал листок, сложил его и убрал во внутренний карман куртки. Двадцать минут спустя мы стояли перед табло прилетов. Самолет из Цюриха должен был сесть через пятнадцать минут. Мы зашли в терминал и выпили по стаканчику дрянного кофе. Потом направились в зал прилетов и чуть не натолкнулись на Шая Таля, который стоял спиной к нам, изучая табло. Я оттащил Жаки за колонну, и мы стали за ним наблюдать.

– Как он пронесет деньги через таможню? – прошептал Жаки.

– А в чем проблема? Валюту нельзя вывозить, но нет закона, запрещающего ввоз валюты в страну.

Рядом с номером рейса замигал огонек, означая, что самолет приземлился. Я шепнул Жаки, чтобы подогнал машину, и он испарился. Из-за колонны я продолжал следить за Талем. Он напряженно вглядывался в фотографию, которую держал в своей огромной лапище. Я закурил пятую сигарету, когда автоматические двери раздвинулись, выпустив нарядно одетого упитанного религиозного юношу с ухоженной бородкой. Чемодана у него не было – только две одинаковые большие сумки коричневой кожи с тяжелыми медными замками, для верности перехваченные ремнями. Казалось, он вот-вот переломится пополам. Четыре с половиной миллиона долларов весят немало. Таль помахал ему, и жених быстро двинулся в его сторону. Они обменялись парой слов, и жених протянул ему обе сумки. Он явно был счастлив от них избавиться, и я решил, что он просто не знает, что в них находится.

Жаки ждал меня в машине и с видом клинического идиота слушал суровый выговор патрульного из полиции аэропорта. Я, старательно пряча лицо, быстренько скользнул в машину, и мы медленно тронулись с места. Несколькими минутами позже мы увидели «Рено» Таля, выезжающего со стоянки. Я надавил на педаль газа и пристроился ему в хвост. Коротко взгрустнув, что со мной нет моей «Капри», я признал, что и у «БМВ» есть кое-какие преимущества. Шоссе в половине одиннадцатого вечера было почти пустым.

Возле старой железнодорожной станции в Иерусалиме мы сделали это. Я увеличил скорость, обогнал «Рено», выписал на дороге несколько зигзагов, как будто потерял управление, и врезался в переднее крыло «Рено» с такой силой, что обе машины вылетели в кювет. Мы с Жаки не обменялись ни словом. Все было спланировано и оговорено раз десять еще утром. На болтовню времени не было. Для нас авария не была неожиданностью, что давало нам пару минут форы. Мы выбрались из машины и бросились к «Рено», который лежал на боку под странным углом, вращая в воздухе двумя левыми колесами. Я успел добежать до него в тот момент, когда Таль открыл дверь, чтобы обнаружить, что на него направлен приплюснутый ствол FN. Жаки сжимал в правой руке кольт сорок пятого калибра – доисторическое чудовище, еще во времена Дикого Запада прозванное «миротворцем» и способное с расстояния в сто метров уложить слона. Ударом рукоятки он выбил стекло и направил револьвер на нарядно одетого паренька, который сидел и дрожал. Рассыпаться в подробных объяснениях было некогда, и я просто прорычал: «Выходи!» Таль вылез из машины, я без