И спасти отравленного дракона может только магия его пары.

— Как я выжила?

Теофас усмехнулся, но как-то невесело.

— Наши магии поладили, прикинь? Моя и какой-то нищей каторжанки с окраины Вальтарты. Везучая ты девица, Эль из Ленхарда.

То есть, это Теофас вытащил меня с того света? Сразу вспомнились слова безликого драконира из сна про связь. Получается, наша связь до конца не разорвана, ведь и моя улиточка говорила об этом...

— Ты хоть помнишь, где наелась яда? Это серьезное преступление. Покушение на дракона карается согласно традиция троекратным повешением.

Я пила грог. Лине заставила меня выдуть целую кружку до последней капли. Но даже если предположить, что это Лине решила меня извести, да еще и сумела достать яд Арахны, что само по себе задача не из простых, то зачем? Зачем?!

Все эти ее «рыбонька» и «ящерка» были ложью?

«В Ленхард отдают только смертниц, чей грех неподъемен для империи. Детоубийц, темномагичек, мошенниц, чьи действия привели к многочисленным жертвам», — вспомнились мне слова Рейнхарда.

Неужели за показной уютной добротой Лине всегда была стальная воля, злоба, умение причинять боль? Как тяжело принять эту мысль…

— Ну, говори, кто тебя отравил, и я своей доброй волей вздерну преступника на плацу.

Наступила моя очередь оценивающе смотреть на Теофаса. Его привыкли недооценивать, видя со стороны легкомысленного улыбчивого повесу, привыкшего заказывать военные победы в покои к завтраку, а реальные сражения вести в постели. Но я-то знала, сколько зубастых политических ящеров попалось на крючок его старинной, волшебной красоты, и не собиралась повторять их ошибок.

— Не знаю, правда, не знаю, — сказала я со всей возможной искренностью, выставив перед собой ладони. — Было нападение перевертышей, все смешалось, я не помню, что пила или ела до и после.

Теофас несколько секунд взирал на меня своим фирменным полусонным взглядом. В отличие от меня, он не сделал труда приподняться на кровати или хотя бы принять более корректную позу. Так и лежал на подушках с распущенной до пояса рубахой, как переживший страстную ночь любовник.

— Ты мне лжешь, — вдруг сказал он с каким-то удивлением. — Ты осмеливаешься лгать мне!

Теофас вдруг резко сместился, и спустя миг я оказалась на полу, прижатая к горячей груди. Ум еще анализировал смазанное движение, тогда как тело уже принимало привычную позу препарируемой лягушки.

Кожа горела. Теофас навис сверху, пронзая меня гневным взглядом. Я чувствовала его от бедер до судорожно дергающейся в попытке вдоха груди. Но особенно от бедер, на которые пришелся эпицентр веса моего несостоявшегося мужа. Только и успела что сжать колени, вот только… на секунду позже, чем следовало.

Брови у Тео мимолетно дернулись в удивлении. Можно понять, не успел он меня зафиксировать для морального давления, а я уже обхватила его ногами, как опытная шлюха.

Неет, яд Арахны меня не убьет. Я умру от стыда.

Может, сказать ему правду?

Ах, нет, нельзя ему говорить правды, потому что тогда у меня не останется никакого оружия для самозащиты. Моя несостоявшаяся убийца нужна мне живой и на крючке. А не на веревке.

— Маленькая лгунья, — прошипел Тео мне куда-то в висок.

Глаза у него потемнели до оттенка старого золота на ободке короны императора. Я видела настоящую корону дважды, грубую и некрасивую в отличии от легкого обруча, который император носил на приемы. Почти черную.

Я смотрела в эти потемневшие глаза, чувствовала тяжесть тела, и слышала только наше быстрое горячее дыхание. В голове сделалось совершенно пусто. Невозможно думать, невозможно взять себя в руки. Примитивное физическое влечение было сильнее ненависти, сильнее любви.

А после все вдруг резко закончилось.

Тео равнодушно отстранился. Взгляд погас, дыхание пришло в норму, словно внутри него повернулся невидимый тумблер, отключая мимолетно вспыхнувшую страсть.

Я усмехнулась дрожащими губами. Видно, не получить мне его, хоть в своем теле, хоть в чужом. Он меня чует. Отрицает на маго-генетическом уровне.

— А ты, похоже, девушка прямая… Что ж, тогда я тоже буду с тобой откровенен.

Тот странный, слишком уж веселый Теофас исчез и передо мной сидел дворцовый оригинал. Опасный, умный и ледяной, умеющий причинять боль и не стесняющийся в средствах.

— Седьмое крыло единственное напрямую граничит с темными источниками, а из моих людей здесь только Анхард. Даже Ранаш, которого он забрал к себе, доверия не вызывает, напротив, у молодого Ранаша зуб на императора. А ты, похоже, жила при дворе.

Я открыла рот, чтобы изречь очередное вранье, но Теофас безразлично щелкнул пальцами, и горло словно перекрыло. При дворе юные вейры называли это заклинание «назиданием», но на деле это была обыкновенная воздушная пробка, не дающая говорить. Это было… унизительно.

— Жила при дворе, но не в центральном замке, я бы тебя запомнил, у меня идеальная память, — Тео бесстрастно изучал мое покрасневшее от возмущения лицо. — Не глупа, образованна, принадлежишь к знати, возможно, к старой знати, о чем говорит отсутствие твоего дела. Только старая знать может закопать неугодного члена своей семьи так, что следа не найти. Судя по выучке тебя готовили во фрейлины к Эльене, она любила собирать всякий нетипичный сброд около своей персоны. Ну?

Щелчком пальцев он вернул мне голос, и я невольно закашлялась. Жестокая скотина.

— Что ну? — спросила хрипло.

— Готовили тебя во фрейлины к Эльене или нет?

— Нет.

— Но ты ее встречала. Анхард, когда притащил мне тебя, истекающую кровью, рассказал, что ты возишься с юридическими делами крыла, а Эльене сама неплохо в них разбиралась. Вы не могли не встретиться, у Шелена или в министерстве.

Клянусь, у меня брови от удивления на лоб ушли. Это же надо выстроить такую извилистую концепцию, чтобы приписать мне знакомство с самой собой.

— Рассказывай мне о ней, — в голосе Теофас слышалось нетерпение.

На миг в его лице мелькнуло удовольствие охотника, загнавшего хорошую дичь. Не знай я его настолько искусно и не заметила бы.

— А если я ее не знала? — спросила осторожно, и тут же исправилась. — На самом деле я немного сталкивалась с ней в министерстве.

Интуиция, полностью и беспрекословно заточенная под бывшего мужа, буквально завыла об опасности. Мне вдруг показалось, что если не скажу о себе ненаглядной ни слова, то стану Теофасу не просто не нужна, я стану нежелательным свидетелем его интереса к репрессированной бывшей.

О, отец-дракон, кажется у меня неприятности!

— Иногда видела ее на территории министерства, когда приходила