и мы через пару-тройку дней поедем обратно.

— Денёк побудем, — Бобров будто прочитал мои мысли, — переночуем и двинем домой. Столько дел ещё, да и родителей не хочу утруждать.

Мне показалось, что он вообще не хочет туда ехать и старается как можно быстрее сбежать из отчего дома. Неужели такие плохие отношения с родителями? Или его кто-то другой из родни раздражает?

Гостиница оказалась сносной. По крайней мере постельное бельё было чистым, а клопов и другой живности не наблюдалось. Но вот кормили здесь хуже некуда! То, что не подгорело, было наполовину сырым, остальное разваренным, а запах отбивал всякий аппетит. Даже обычная яичница получилась как подмётка сапога. Мне захотелось пойти на кухню и посмотреть на горе-повара, готовившего настолько ужасно. Это или бывший палач, выгнанный за излишнюю жестокость, или какая-нибудь нечисть, отпущенная из преисподней в отпуск. Потому что нормальный человек не может настолько отвратительно стряпать! Возьму это чудовище за…

— Константин Платонович, — Сашка вздрогнула, увидев моё лицо, и схватила меня за руку, не давая встать, — не стоит из-за плохого завтрака сжигать гостиницу. Могут пострадать ни в чём не повинные люди.

— Костя, это единственная гостиница в городе. Пожалей проезжающих, им придётся спать в какой-нибудь лачуге.

— Зато их не отравят.

— Лучше едем к моим, там нормально покормят. Честное слово, повар моего отца месье Люсьен очень неплохо готовит!

Я дал себя уговорить не устраивать показательную порку горе-кулинару, но наотрез отказался платить за завтрак. Хозяин гостиницы пытался что-то возражать, но я пригрозил, что заставлю его лично съесть всё, чем пытался нас накормить. Тот посмотрел мне в глаза, понял, что я не шучу, и принялся кланяться с извинениями.

— Костя, обещаю: приедем в Рыбное и нормально поедим.

— Куда приедем?

— Рыбное. Село, в котором наша усадьба стоит.

На выходе из обеденного зала гостиницы я обернулся. Единственный оставшийся там посетитель, бородатый купец средней руки, с шумом и чавканьем наворачивал из тарелки нечто неаппетитное. Это же надо так оголодать, чтобы добровольно здесь завтракать! Я пожелал ему выжить после такого подвига и пошёл грузиться в дормез.

* * *

Рыбное оказалось большим селом с церковью на берегу реки Вожа. Господская усадьба располагалась чуть в стороне, на небольшом пригорке. Здоровенный особняк, свежепокрашенный, но без архитектурных излишеств. Даже флюгер на крыше был сугубо функциональный — простой треугольник из жести, скрипящий на ветру. Подъездная дорожка была посыпана рыжим песком, а каменные бордюры побелены известью. Мне показалось, что дом больше смахивает на казарму, а не на родовое дворянское гнездо.

— Вот, здесь я родился, — вздохнул Бобров, глядя в окно дормеза на приближающийся особняк, — и вырос.

— Что-то ты не особенно рад видеть отчий дом.

Бобров пожал плечами.

— Я, в некотором роде, разочарование семьи. Разгильдяй и никудышник, на которого махнули рукой.

Сашка неодобрительно хмыкнула. Судя по тому, как рыжая прищурилась, любые нападки на будущего супруга она считала личным оскорблением. Я поймал её взгляд и сделал знак, чтобы вела себя потише. Никаких скандалов и разборок нам не надо — приехали, тихо получили благословение и уехали. В ответ Сашка закатила глаза и тихо фыркнула. Молчать её не мог заставить даже собственный родитель.

— Ну вот и приехали!

Не дожидаясь, пока дормез полностью остановится, Бобров распахнул дверцу и соскочил на землю.

— Дом, милый дом, — усмехнулся он чуть слышно, — как давно я здесь не был.

Пока Бобров помогал выйти из экипажа Сашке, от особняка к нам подбежал седой лакей.

— Пётр Данилович! — он схватил руку Боброва и поцеловал со слезами на глазах. — Сколько лет вы домой не приезжали! Матушка ваша всё вспоминали вас, печалились.

— Я тоже рад видеть тебя, Прохор. — Бобров похлопал старика по плечу. — Как отец?

— Всё так же, Пётр Данилович, всё так же. В делах, в заботах, о семье печётся.

— Понятно. Ну что же, Прохор, доложи о нашем приезде.

— Конечно-конечно, Пётр Данилович, прошу вас.

Лакей с поклонами завёл нас в дом и проводил в гостиную.

— Сейчас, Пётр Данилович, немедленно доложу о вашем приезде.

Обстановка в доме претендовала на элегантность, подражая тому, что я видел в Петербурге, с капелькой провинциальной безвкусицы. Но если у тех же Лариных было беднее, но чувствовалась домашняя атмосфера и уют, то здесь на меня повеяло холодностью и болезненной любовью к чистоте.

Дверь в гостиную распахнулась, и решительным шагом вошёл худощавый мужчина. Одежда на нём больше напоминала военный мундир, а лицо было жёстким и надменным. Он стремительно подошёл к Боброву и ледяным тоном заявил:

— Не ожидал, что ты всё-таки приедешь, Пётр. Я, кажется, ясно выразился — никакой женитьбы, пока твои братья ходят холостыми. Или ты не читал мои письма?

— Отец, — Бобров кашлянул, — разреши представить тебе моего покровителя Константина Платоновича Урусова и мою невесту Александру Петровну Добрятникову.

Бобров-старший обернулся и смерил нас с Сашкой взглядом. Меня изучающим, а рыжую холодно-презрительным. Мне же он сразу не понравился высокомерием и снобизмом.

— Мой отец, Данил Алексеевич.

— Здравствуйте, Константин Платонович, — он направился ко мне и протянул руку, — рад с вами познакомиться! Много слышал о вас, так сказать, и всё прочее.

Мы обменялись рукопожатием. Ладонь у него была вялая, как снулая рыба, а улыбка показалась поддельной, словно фальшивый рубль. Сашке он просто кивнул, не удостоив даже словом.

— Очень хорошо, что вы к нам заехали. Давно хотел обсудить с вами некоторые дела, знаете ли.

В дверях послышался шум, и в гостиную ввалилась целая куча народу. Сударыни разных возрастов, молодые мужчины, дети и одна старушка, сморщенная, как чернослив. Старший Бобров начал представлять мне своих сыновей и каких-то племянников. На пару мгновений перед глазами мелькнула мать Петра — невысокая дама с грустными уставшими глазами. Женщины и девицы обступили Сашку и завалили её вопросами, не особо вслушиваясь в ответы. Самого Петра оттёрли в угол двое братьев и что-то высказывали с недовольными лицами. В общем, вокруг кипела сутолока, стоял шум, а завтрак нам так и не предложили.

* * *

Через полчаса старший Бобров утащил меня на разговор, будто коршун добычу. Отвёл то ли в библиотеку, то ли в кабинет — книг здесь было маловато, а на массивном письменном столе не видно ни бумаги, ни пера с чернильницей. Усадил меня в кресло, приказал служанке подать кофий