В просторном зале, где к обеду был накрыт стол, зашторили окна. Стало темно, Савелий зажег свечи.

– Романтично, – со смешком протянула дама в очках.

Баев махнул Савелию, и у стола засновали молодые лакеи в золотистых рубашках. Они сноровисто разложили по тарелкам снедь и удалились.

Все принялись жевать, сосредоточенно лязгая вилками и ножами. Телячьи языки в винном соусе, жареный ягненок со сливками, фаршированные угри, сырный пирог под густым слоем черной икры и множество иных небанальных блюд резалось, разгрызалось, лопалось в хищных ртах и уходило в пищеводы.

Именно в этот момент, когда природная животность овладела каждым евшим, внимательный свидетель сумел бы без труда разглядеть в них общие черты. У всех были широкие, словно приплюснутые переносья. Небольшие мясистые носы. Большие глаза, резкая линия высоких скул. Маленькие уши, выпуклые подбородки.

Присмотрись этот случайный соглядатай чуть зорче, он заметил бы у гостей Баева еще одну характерную примету. Еле заметный шрам на левом виске, маленькую розовую завитушку.

Такой соглядатай был. Несколько минут понадобилось Кире Колпаковой, чтобы разглядеть эту удивительную деталь на лицах звякающих посудой и шуршащих салфетками людей. Пусть ей приходилось мерзнуть в скрюченной позе, зато обзор из-под потолка был идеальный. Даже несмотря на то, что вентиляционная решетка делала картинку ячеистой.

Час назад, очнувшись от сморившего ее дневного сна, Кира обнаружила, что Баева рядом нет. Ну, понятно, на работе, решила она. В последнее время он часто задерживался в Думе на каких-то совещаниях.

Рядом на журнальном столике пестрела россыпь женских журкастов – глянцевая версия модных видеопоказов. «Позаботился», – улыбнулась она, потягиваясь.

Полистав гладенькую макулатуру, она искренне возмутилась эклектикой модного кутюрье, который обрядил одну модель в красно-зеленый сарафан, а вторую, похожую на мальчика-подростка, всунул в валенки на шпильках.

Отбросив журкасты, Кира вышла в коридор. Миновала несколько дверей и спустилась по витой лестнице вниз. Ей захотелось взять в библиотеке что-нибудь стоящее. Однако тут ее поджидал сюрприз. Дверь в половину дома, где находились кабинет Баева, библиотека и большой зал, оказалась заперта.

Удивившись и даже возмутившись, Кира стукнула кулаком по дубовой поверхности. Как это понять? Что за свинство? Она отыскала суперфон и набрала Володин номер, но тот был «недоступен».

Кира походила из угла в угол, от волнения съела бутерброд и три печенья. Скорчила зеркалу свирепую рожу и отправилась в душ. Закрыла глаза под хлынувшей водой. Замычала незатейливую песенку, пытаясь отвлечься от досадливых мыслей.

И тут услышала голоса. Совсем близко. Кто-то о чем-то спросил, кто-то ответил – очень похоже на Володин голос.

От неожиданности Кира чуть не поскользнулась. Выключила душ и прислушалась. Голоса затихли. Послышались какие-то шумы, шаги, звон посуды. Она подняла голову.

Звуки шли из большого окна вентиляции. Это было странно и удивительно. Сколько она плескалась здесь в ванной, ни разу такого не слышала.

Невдомек было двадцатитрехлетней Кире Колпаковой, магистру в области менеджмента и маркетинга, что накануне Савелий готовил дом к зиме. Инженер, который перезапускал электронную систему «умный дом», по ошибке поставил птичку не в том квадратике. В результате колено трубы вентиляции, соединяющее большой зал с ванной, заработало как звукоусилитель.

Оттолкнувшись ногой от края ванны, Кира прыгнула вверх и повисла на вентиляционной решетке (не зря в детстве гимнастикой занималась!). Держась за прутья, она подтянулась на руках и рассмотрела крестовые винты, которыми решетка крепилась к стене. Соскочила обратно в ванну.

Повертев головой, она схватила косметичку и вытащила пилку для ногтей. Зажав ее в зубах, как пират, снова подтянулась. Висеть было трудно, но недалеко от правой ступни блестело крепление душа. Вытянув ногу в струну, Кира коснулась крепления, утвердилась. Отдышавшись, она вынула изо рта пилку и стала откручивать винты вентиляционной решетки. Надо было спешить, правая нога затекала, да и левая рука была не железная.

Наконец три винта открутились, решетка заболталась на одном-единственном. Она швырнула пилку вниз и решительно подтянулась. Попыхтев, поставила локти на край вентиляционного короба. Подтянулась еще и ввалилась в трубу, полезла по ней на четвереньках в чем мать родила.

Потянуло холодом, противно щекочущим мокрое тело. Тьфу ты, надо было хоть вытереться!

Она оглянулась. Слезать обратно страшно не хотелось. Ныли конечности, давно отвыкшие от тех нагрузок, которые ей когда-то приходилось терпеть в мытищинском ДЮСШ. Она полезла дальше, стараясь энергично двигать локтями и коленками.

Через полминуты Кира прильнула к решетке, отделяющей ее от зала. Все звуки долетали сюда объемно, как в хорошем театре. Даже слегка пугало это гулкое оркестровое чавканье, в котором выделялась пара индивидуальных партий, хруст перемалываемых хрящей и высасывание телячьих мозгов.

Вскоре гости насытились, некоторые закурили. За столом заплескались перешептывания, смешки.

Баев встал, и Кира поразилась необыкновенной бледности его лица. Все невольно замерли. Даже парень-неформал вжал голову со своим ирокезом, который был украшен по последней моде, с одной стороны рыбьими чешуйками, с другой мелкими ракушками.

Кто-то осторожно поставил бокал.

– Я позвал вас, чтобы сообщить важную новость, – сказал Владимир Романович медленно. – Некоторым из вас она покажется невероятной. Кто-то, возможно, не сразу поймет всей серьезности положения. Поэтому здесь уместна небольшая предыстория.

– Может, обойдемся без прелюдий? – буркнул молодой мужчина с кокетливым ободком из усов и бородки. – У всех дела. На бирже горячая пора.

Он хотел сказать что-то еще, но ему на плечо легла могучая ручища с изумрудным перстнем на среднем пальце. Клешня знаменитого циркача Бардадыма, ныне успешного циркового продюсера.

– Сиди и слушай, Вадик, никуда твоя биржа не денется, – рокотнул Бардадым. – У меня тоже слоны не кормлены и две труппы на таможне зависли. И ничего, сижу.

Баев обошел стол и встал перед большой картиной, изображавшей кочевников с арканами. Пятеро всадников стремительно мчатся по степи, вздыбившись на стременах.

Он повернулся к сидящим за столом. На него смотрели двадцать шесть пар глаз. Это были глаза его народа, его племени. Узкий загнутый шрам на левом виске каждого из них говорил о многом. Так же как и их дела, успешные, блистательные.

Он шумно выдохнул, словно задувая именинные свечи.

– Мы, саяры, – заговорил он, – великий и сильный народ, столетиями ведем свое победное существование внутри другого народа, большого и бестолкового. Уже много столетий мы приручаем его, делая послушным, словно медведя на цирковом манеже.

– Не скажи, Володя, – хмыкнул циркач Бардадым, покручивая изумрудный перстень. – Зверь – он всегда зверем останется, сколько его ни приручай.

Он закатал рукав своего свитера, и все увидели изуродованный локоть и жуткие шрамы на запястье, следы зубов хищника. Женщины протокольно ахнули – эти раны все лицезрели уже много