Шрифт:
Закладка:
Рудите прячет лицо в ладонях.
Д и д з и с. Рудите.
Д е д у ш к а. Ой, я же видел, что Рудите здесь… да и вы меня не одернули! Такие вещи не для детского уха.
Д и д з и с. Мы сходим вниз, посмотрим, как они уезжают.
Л о н и я. Идите.
Д и д з и с и Р у д и т е уходят.
Д е д у ш к а. А вы оба еще собирались им помогать. Этим.
Л о н и я. Иди же. Остынет.
Д е д у ш к а. А вы оба…
Л о н и я. Мы позавтракали.
Д е д у ш к а. Я вижу, вы еще не осознали, какое страшное несчастье нас миновало.
Л о н и я. Ну как же.
Д е д у ш к а. Живешь по закону, работаешь в поте лица, стараешься, отдаешь все силы… И что ты за это получаешь? Появляются бродяги, бездельники, сваливаются ночью как снег на голову и не только присваивают плоды твоего труда, рыская в темноте, нет, они еще хотят разжалобить твое сердце и пытаются втянуть тебя в историю, так что ты и опомниться не успеваешь… Хорошо еще, что все благополучно обошлось. (Уходит в кухню.)
Л о н и я. Ужасно… Ты знал?
В а л д и с. Ничего подобного, разумеется, не было.
Л о н и я. Тогда где же вторая девушка?
В а л д и с. После драки она испугалась и сбежала.
Л о н и я. Так просто… Смотри, они уезжают.
В а л д и с. Скрыть случившееся хотят главным образом родители. Сама девушка, при всей своей слабости, рвется лишь обратно в Литву, к жениху. Понимаешь, для нее месяц карантина — что-то немыслимое. Что хуже смерти. Они познакомились у этого озера и так сильно полюбили друг друга, что… Могу примерно представить, что там было. Вмешалась та, другая, от ревности началась ссора… Парень бросился между ними… Ну, прибежали братья девушки и…
Л о н и я. Возможно, все произошло совсем иначе.
В а л д и с. Очень возможно.
Л о н и я. Но если…
В а л д и с. Но если ты видишь — человек тонет, что ты сделаешь? Станешь его расспрашивать?
Л о н и я. Да, я… я понимаю…
В а л д и с. Взять анкету, автобиографию, согласовать с милицией, и так далее — на это времени и потом хватит… Девушка была в таком отчаянии. Первая большая любовь, понимаешь. Шестнадцать лет. И все время неотступные мысли о том парне в Литве. Пока она там лежала без сознания, ее братья ведь здорово избили этого парня и прогнали.
Входят Д и д з и с и Р у д и т е.
Д и д з и с. Уехали.
Л о н и я. Мы видели. Идите завтракать.
Д и д з и с. Идем, Рудите.
Р у д и т е. Я должна сначала сбегать домой, только потом.
Д и д з и с. Чего тебе там делать? До уроков два часа, позавтракаем и успеем позаниматься.
Л о н и я. Конечно.
Р у д и т е. Бабушка не знает, что меня нет. Двери она запирает на ключ, на засов и на крючок, поэтому около четырех я вылезла в окно и побежала подмести в большой комнате. Поставила в вазу георгины, приготовила кое-что поесть… Даже мамины старые ночные туфли привела в порядок и поставила у кровати, теплые такие, из кроличьей шкурки… (Уходит.)
Л о н и я (Дидзису). Иди в кухню и садись за стол.
Д и д з и с. Отец этой девушки, уезжая, грозил кулаком в сторону нашего дома и что-то говорил, но мы не поняли.
В а л д и с. Вам и не надо было понимать. Достаточно того, что я понял.
Д и д з и с. Он, наверно, думал, что мы виноваты.
Л о н и я. Надеюсь, он поймет, что это не так. Дидзи, весной мы начнем строить новый дом.
Д и д з и с. Мы? Где?
Л о н и я. Здесь же рядом, там, где был огород. Торопиться нам некуда, будем строить понемногу, но зато по своему вкусу. Современный.
Д и д з и с. Да?
Л о н и я. И ты, если захочешь завести почтовых голубей…
В а л д и с. Лония, ну зачем. Мы с Дидзи не младенцы, и не надо нам сулить погремушку, чтобы не плакали.
Д и д з и с. Конечно, хотя… откровенно… против строительства дома я не возражаю.
Л о н и я. Вот как?
Д и д з и с. Я в колхозе попробовал работать каменщиком, ничего, получалось… Кладку стен беру на себя. Хорошо, я пошел на кухню. (Уходит.)
Валдис смотрит на часы.
Л о н и я. Тебе пора.
В а л д и с. Помнишь, Лония, тебе вчера стало не по себе и показалось, что я с тобой прощаюсь.
Л о н и я. Мне действительно стало не по себе.
В а л д и с. В это мгновение я мысленно прощался с тобой.
Л о н и я. Валдис…
В а л д и с. Я еще не знал, что все окончится так, но что добром не кончится, было ясно.
Л о н и я. Но ведь кончилось… (Замолкает.)
В а л д и с. Хорошо? Ты так считаешь?
Л о н и я. Тебе жаль эту девушку, я понимаю, и мне жаль, но…
В а л д и с. Ты, верно, не расслышала, что сказал Дидзис.
Л о н и я. Дидзис?
В а л д и с. Мне при встрече с ними не поздоровится.
Л о н и я. Ты желал им добра.
В а л д и с. Желал, а что получилось?
Л о н и я. Не по твоей же вине.
В а л д и с. И все же.
Л о н и я. Скорее, они могут упрекнуть милицию.
В а л д и с. Нет. Милицию они не упрекнут. И твоего отца тоже, даже если узнают. Только меня.
Л о н и я. Но почему?
В а л д и с. Потому что… Лония, взгляни на меня. Ну?
Лония в недоумении смотрит на Валдиса.
Ты не видишь? Ты все еще не понимаешь?
Л о н и я. Нет…
В а л д и с. Я один из них.
Эти слова звучат так, что Лония невольно отступает на шаг.
Неужели ты думаешь, они доверились бы мне, если б сразу не признали во мне своего? В такой рискованной ситуации — никогда.
Л о н и я. Прошу тебя, брось шутить.
В а л д и с. Разве я похож на шута?
Входит Д и д з и с.
Д и д з и с. У меня, наверно, сдают нервы, но я не могу есть, если мне за столом без конца говорят… ну одно и то же. Кусок застревает в горле… Я просто не могу, и все. Пойду к Рудите. Может, бабушка ее не пускает.
Ни Валдис, ни Лония ему не отвечают, и Д и д з и с уходит.
Л о н и я. Ты же Валдис Эглитис, как ты можешь быть… и твой отец, когда была наша свадьба…
В а л д и с. Отец латыш.
Л о н и я. О матери ты сказал только, что она умерла, когда тебе было семь лет.
В а л д и с. Ну да… С тех пор я жил у отца в Риге. В той самой квартире, откуда моя мама, схватив меня под мышку, убежала назад к своим в Галиньциемс{47}.
Л о н и я. Куда?
В а л д и с. Это в Вентспилсе{48}, знаешь, у Кулдигского шоссе. Те годы помню смутно, отчетливее всего осень, когда мы всем табором собирали в лесах Угале и Попе{49} ягоды, грибы, орехи… Вчера попробовал обугленную сыроежку, так и встало все перед глазами, знаешь. Огонь прошел по жилам… Песни мы в Галиньциемсе тоже пели, некоторые из них я до сих пор не забыл…
Л о н и я.
