Фрэнсин досадливо фыркнула. Она надеялась, что старый полицейский сможет внести в это дело какую-то ясность, но вместо этого у нее только возникли новые вопросы.

– А что происходило после того, как он исчез? – спросила она, когда между ними повисло молчание и Вудалл, похоже, не собирался его нарушать.

– В первые недели после его исчезновения ваша мать приходила в участок по три-четыре раза на дню, чтобы узнать, есть ли какие-то новости о ее девочках. – Он хмуро посмотрел на свои орхидеи. – А потом вдруг резко перестала. Думаю, она больше была не в силах слышать, что никаких новостей нет, и потеряла надежду, что мы их отыщем. Затем… жизнь просто потекла дальше. Мы продолжали поиски вашего отца, но время шло, и на первый план вышло расследование других преступлений. К тому же мы все равно не могли ничего предпринять без сообщений о том, что его действительно кто-то видел.

Затем ваша мать стала брать к себе постояльцев, чтобы сводить концы с концами. Она была хорошая женщина и вырастила вас одна. Больше она так и не вышла замуж, но это меня не удивило. – Вудалл замялся и скривил губы, будто подумав о чем-то неприятном. – Ей пришлось нелегко. В Хоксхеде многие ведут себя странно. Поначалу там сочувствовали Элинор, но все это сочувствие сошло на нет, когда оказалось, что ваша мать предпочитает не делать никаких усилий, чтобы участвовать в тамошней жизни. Думаю, кое-кто был недоволен тем, что их сочувствие не было оценено. Вы и ваша сестра ходили в местные школы, но в остальном все вы держались особняком. – Он улыбнулся. – Разумеется, так продолжалось, пока ваша сестра не достигла переходного возраста – после этого все парни в радиусе нескольких миль начали обхаживать ее. Так что она доставила вашей матери немало хлопот.

Фрэнсин пристально посмотрела на старика.

– Похоже, вы хорошо знали мою мать.

Он робко улыбнулся.

– Она была добра ко мне, и я старался навещать ее каждую неделю. У нее всегда находилось время, чтобы напоить меня чаем и поболтать. Да, Элли Туэйт была милой женщиной, чего нельзя сказать о многих жителях Хоксхеда. Там были такие, кто терпеть меня не мог. – Он пожал плечами. – Наступали другие времена, и кое-кто стал воспринимать полицию как своих врагов. Затем мой участок был закрыт, и меня перевели в Уиндермир. После этого я редко видел вашу мать – ну, может, раза два в год, если мне случалось оказаться в ваших местах… Я расстроился, когда услышал, что она умерла.

– Я вас не помню, – в недоумении сказала Фрэнсин, встревоженная тем, что в ее жизни обнаруживается столько черных дыр, о существовании которых еще несколько дней назад она даже не подозревала. События и люди просто исчезли из ее памяти.

– Когда я приходил, вас в доме, как правило, не было. Если вы не находились в школе, то пропадали в лесу. Вы всегда вели себя тихо – ничем не обнаруживали себя, даже когда находились в доме. Ваша мать беспокоилась о вас.

Фрэнсин удивилась.

– В самом деле? Но ведь проблемы ей доставляла Мэдлин, а не я!

– Да, ваша сестра была не подарок, но вы были такой тихой мышкой, что это казалось чем-то противоестественным. Вы могли часами стоять на месте, вообще не шевелясь. Для ребенка это ненормально. Я… – Он запнулся и покачал головой.

– Вы – что? – подхватила Фрэнсин, заинтригованная этим взглядом на себя со стороны.

Он посмотрел на нее с извиняющейся улыбкой.

– Я думал, что, возможно, ваша чрезмерная тихость была вызвана не только тем, что вы оказались в том колодце.

– Я не очень понимаю, что вы имеете в виду.

Он усмехнулся.

– Я и сам не очень-то это понимаю. Это была просто мимолетная мысль.

Плечи Фрэнсин поникли.

– Почему я ничего этого не помню?

Вудалл ласково смотрел на нее.

– Для такой маленькой девочки это было психической травмой. Такое иногда происходит, когда с людьми случается что-то ужасное. Сознание блокирует воспоминания, потому что не может с ними справиться – в каком-то смысле это похоже на боевой посттравматический синдром. Таким образом ваш мозг защищает вас.

Фрэнсин прикусила губу. Ей захотелось заплакать, и она мысленно выругала себя. Она никогда не плачет – кроме того раза вчера на кладбище, но это никогда не повторится. Это проявление слабости, и она ни за что не станет плакать на глазах у еще одного мужчины.

– Есть ли еще что-то такое, что вы хотели бы узнать? – спросил Вудалл, когда молчание затянулось. Фрэнсин невидящим взглядом смотрела на орхидеи, пытаясь припомнить хоть что-то и надеясь, что теперь, когда у нее есть новая информация, ей это удастся.

– Наверняка есть, но я не знаю, что именно, потому что ничего не могу вспомнить.

Вудалл открыл выдвижной ящик стола и достал карандаш и блокнот. Быстро записав на листке телефонный номер, он вырвал его и протянул ей.

– Это номер моего мобильного. Если вам что-то придет в голову, позвоните мне.

Фрэнсин с благодарностью взяла листок.

– А теперь нам, по-моему, следует поговорить о более приятных вещах, – сказал Вудалл, встав со кресла. – Мне не часто представляется возможность похвастаться своими красотками.

Фрэнсин улыбнулась; это была сделка – информация в обмен на ее общество.

– Да, я с удовольствием ими полюбуюсь.

– Отлично! – Вудалл потер руки и галантно предложил Фрэнсин руку. Она в замешательстве осторожно оперлась на нее, чувствуя себя не в своей тарелке.

Вудалл похлопал ее по руке и повел по оранжерее, показывая ей каждый цветок, затем они вышли в сад.

Фрэнсин провела со старым полицейским несколько часов, удивляясь тому, какое удовольствие доставляет ей его общество. Но, глядя на изысканную красоту его орхидей, она решила, что ему больше подходит другой цветок. В нем не было изощренности и великолепия, как в его орхидеях, в нем было нечто большее – вдумчивость, скромность и сострадание. Все черты анютиных глазок, робких, застенчивых и нередко незаслуженно обойденных вниманием. И по мере того, как они беседовали – в основном о растениях, – она начала понимать, что ее первое впечатление о нем было неверным. Сэм Вудалл не искал общества как такового. Он вовсе не был одинок – просто общался только с теми, с кем хотел. И Фрэнсин была немало польщена тем, что он выбрал для этого именно ее.

26