шевелись и не шуми… Ни звука… Останься в живых…

Это был не ее голос. Это был шепот, едва различимый, несущий успокоение там, где успокоения быть не могло.

– Фрэнсин?

Не шевелись…

– Фрэнсин!

Зажмурь глаза. Ни звука…

Чья-то рука потрясла ее за плечо. Большая теплая человеческая рука.

– Фрэнсин! Откройте глаза. – В этом голосе звучала настойчивость. Это был знакомый голос, и он не имел отношения к колодцу.

Делая короткие судорожные вдохи, она заставила себя открыть глаза.

Лицо Констейбла находилось в нескольких дюймах от ее лица. Фрэнсин заметила тонкие смеховые морщинки вокруг его глаз. Она никогда еще не видела мужское лицо так близко от своего.

Фрэнсин попыталась отодвинуться, и у нее вырвался чуть слышный стон.

– Что тут происходит? – спросил Констейбл.

Мотая головой, Фрэнсин встала на ноги, рука Констейбла поддерживала ее за локоть. В ее сознании мелькали неясные образы, мелькали так быстро, что она не могла их рассмотреть, оставляя после себя ощущение холода, темноты и шепчущего безмолвия.

– Я в порядке, – пробормотала она, стряхнув его руку. – Я упала, только и всего.

– Вздор!

Фрэнсин вздрогнула, словно от удара.

– Вы съежились на земле у колодца и явно были в ужасе. – Тодд снова решительно взял ее за предплечье и повел в кухню.

Заставив Фрэнсин сесть на стул, он поставил чайник на конфорку и разыскал пару кружек. Она испуганно оглядывалась по сторонам, чувствуя себя чужой в своем собственном доме, который уже обволок ее духотой.

– Ах вот вы где, – послышался голос Мэдлин, стоящей в дверях.

– Я бы хотел поговорить с вашей сестрой наедине, – сказал Констейбл, и то была не просьба.

Мэдлин посмотрела на мертвенно-бледное лицо Фрэнсин и кивнула, после чего повернулась и возвратилась в столовую.

Констейбл поставил перед Фрэнсин дымящуюся кружку чая, щедро добавив в него кулинарного хереса из бутылки, которую он откопал в одном из буфетов, и сел напротив нее.

– Пейте! – скомандовал он, когда Фрэнсин не притронулась к чаю с хересом и даже не пошевелилась.

Она автоматически проглотила дымящееся питье, почти не чувствуя, как оно обжигает ее горло, и, совершенно оцепенев, снова и снова проигрывала в голове ту страшную темноту.

Это было странное воспоминание; в темноте слышался шепот, и от ужаса ее желудок сжал спазм, а к горлу подступила тошнота. Но не оттого ли это, что Сэм Вудалл рассказал ей, что она тоже находилась в колодце, и теперь ее воображение заполняет пробелы?

И тут она ощутила действие хереса. Он разлился по ее жилам, согрел ее, и Фрэнсин потрясенно ахнула.

– Что произошло? – прошептала она.

– По вашим словам, вы упали.

– Понятно. – Она коснулась своего затылка. Шишки не было. Физически Фрэнсин чувствовала себя нормально, но эмоционально была разбита из-за постепенно затихающих отголосков страшного воспоминания. И у нее болела голова.

– Так что же тут происходит, Фрэнсин? – мягко спросил Констейбл.

– Не знаю, – честно ответила она. – Обычно я не бываю такой неуклюжей… А почему вас это волнует?

Тодд улыбнулся.

– Точно не знаю. Но в вас есть что-то такое… – Похоже, он собирался сказать что-то еще, но потом передумал. – А что вы вообще делали во дворе?

– Разговаривала с упрямыми призраками.

Констейбл нахмурился.

– Вы говорите фигурально или буквально?

– И так и сяк. Или ни так ни сяк. – Фрэнсин встала; у нее так раскалывалась голова, что двоилось в глазах. – Я пойду спать. – Она повернулась, чтобы уйти, затем остановилась. – Если вам тут плохо, вы наверняка сможете найти себе в Хоксхеде другое жилье, более соответствующее вашему вкусу.

Ножки стула Констейбла царапнули по полу, когда он тоже встал.

– В мои намерения не входит куда-то переезжать. – Обошел стол и встал перед Фрэнсин, преградив ей путь. – Обычно мне бывает все равно, что со своей жизнью делают другие, но мне не все равно, когда это касается и меня. Мне очевидно, что сегодня вечером вас что-то сильно напугало, так что пока я больше не буду вам докучать. Но я этого так не оставлю. Теперь это и мое дело.

Фрэнсин кивнула, слишком потрясенная, чтобы вступать в спор, и повернулась, чтобы уйти, затем опять остановилась, когда, несмотря на головную боль, в ее сознании возникла новая мысль.

– Скажите, вы знаете, как можно кого-то разыскать?

– О чем вы?

– Я хочу разыскать одного человека, который пропал без вести пятьдесят лет назад.

Похоже, Констейбл был озадачен.

– Это был кто-то из тех, кого вы знали? – спросил он.

– Да, вроде того… Мой отец сбежал, когда я была совсем маленькой, и я хочу выяснить, что с ним сталось.

Тодд нахмурился.

– Почему вы хотите найти его по прошествии стольких лет? Скорее всего, он уже умер.

– Возможно, но я хочу знать, как он жил после того, как оставил нас.

Констейбл задумчиво кивнул.

– Мы могли бы поискать его следы в интернете.

– В интернете? – в ужасе вскрикнула Фрэнсин. Уж лучше лечь в кровать с ядовитой змеей. – У меня нет даже радиоприемника. Я вообще не совсем понимаю, что такое интернет!

Кухня наполнилась смехом Констейбла.

– Не могу сказать, что я такой уж знаток интернета, но я знаю кое-кого, кто, возможно, смог бы нам помочь.

У Фрэнсин вспыхнули щеки, когда он походя сказал нам. Это было дружеское слово, оно звучало сердечно, но не фамильярно. Она чуть было не рассказала ему все, но всегдашняя привычка сдерживать себя заставила ее прикусить язык, и Фрэнсин промолчала.

– Я поговорю с Кифом, – сказал Констейбл. – Он все время сидит в этом своем клятом планшете. Во всяком случае, он сможет подсказать нам, в каком направлении двигаться.

Фрэнсин благодарно кивнула и снова – уже в третий раз – повернулась, чтобы выйти из кухни.

Глава 12

Фрэнсин проснулась с головной болью, той же самой, с которой и легла спать. На ее животе по-прежнему лежали раскрытые «Хроники Туэйтов», хотя вечером она их почти не читала. У нее редко случались головные боли, и сейчас она лежала, чувствуя, что не может собраться с силами, чтобы что-то сделать. Ей надо было подумать, но тем для размышлений было столько, что она не знала, с чего начать.

Десять минут спустя Фрэнсин все еще продолжала лежать в кровати, дрожа от ужасного страха и глядя на потолок, кажущийся вогнутым по краям, как будто дом пытался ее проглотить.

Она ясно помнила то, что произошло вчера вечером, помнила каждую мелкую деталь – от злобного сгустка холода, пытавшегося столкнуть ее в колодец, до шепота в темноте. Крепко обхватив себя руками, попыталась выкинуть из головы все мысли. Ей надо было