Он действительно вытащил телефон и попробовал снимать все происходящее. Но битва завершилась так же быстро, как и началась. Быстро и неожиданно.

На последних кадрах, что мы увидели, гигантский орел вцепился когтями в волчью спину, взмахнул крыльями и взмыл вместе со своей ношей в воздух (невысоко, всего-то метров на пять). Оторвавшись от земли, волк-оборотень потерял изрядную часть своей силы. Он даже не трепыхался. Поджал хвост и нелепо растопырил длинные лапы, как никогда похожие на костыли.

И тогда орел сбросил его в реку.

Плюх! Гройль погрузился с головой, но тотчас же вынырнул. Остроухая голова торчала над водой, как почерневшая болотная коряга. Глаза потухли, но от этого стало еще страшнее. Он подплыл к гранитным ступенькам. Вскарабкался на пристань, сопя и отдуваясь. По-собачьи отряхнулся. И стал человеком.

– С легким паром, – громко пожелал Филимон Иваныч.

– Заткнись, холоп…

Царь Петр уже давно стоял на берегу, скрестив руки на груди. Его зеленый кафтан был совершенно сухим, золотые пуговицы блестели на солнце. Я заметил, что к треуголке он успел прикрепить длинное блестящее перо – наверно, орлиное.

– Так будет с каждым отступником, – сказал он глухо. – Уяснил?

Вместо ответа Гройль выругался не по-русски. Я посмотрел на него с опаской.

– Чего пялишься? – он шагнул ко мне и грубо схватил за руку. – Не в цирке! А ну, поехали домой.

И он зашагал к своей машине. Водитель Леха поспешил следом. Мне ничего не оставалось, как пойти за ними.

Ну да. Ничего другого не оставалось.

Отворив дверцу, я все же обернулся. Император смотрел мне вслед и загадочно улыбался. Филимон Иваныч приподнял свой зонтик, будто салютовал. Затем оба – вместе с их волшебной лодкой – растворились в воздухе.

Глава 8. Беглецы

Мы вернулись на базу в Костяной Бор только к вечеру. Пока ехали по просеке через лес, меня чуть не стошнило в этом чертовом джипе. Я был совершенно измотан. Забрался в свой вагончик и проспал часов до двух следующего дня.

Когда я проснулся, на столе лежала записка:

Не спи, герой, а то замерзнешь.

Уезжаю по делам. Пока развлекайся. Далеко не уходи. Вернусь, поговорим как следует.

Будь здоров. Ты мне пригодишься. Теперь уже скоро.

Доктор Флориан

Над последней фразой я призадумался. Правда, ненадолго.

В дверь постучались. Я открыл. На ступеньках переминался мой помощник Дан. В мятой куртке и спортивных штанах, но красиво причесанный. Даник Алешковский был не так прост, хотя и старался изо всех сил выглядеть гопником.

– Прости, что разбудил, командир, – сказал он. – У меня хорошая новость. А может, плохая, не знаю. У нас в лагере новенькая. Очень симпатичная. Со всеми уже перезнакомилась.

За его спиной что-то происходило. Пока я спал, девочки развели костер на поляне и, кажется, затеяли пить чай из медного чайника, как когда-то в Чернолесье.

Рыженькая девчонка у костра обернулась, и я узнал Лизу.

Она смотрела в мою сторону. Потом опустила голову. Другие девочки стали что-то ей говорить, смеясь и толкаясь, и она отвечала тем же.

– Мы знакомы, – сказал я, чтоб Дан не сильно гордился.

– Понял. Сорян. В общем, у нее такой реальный самоходный дом на колесах, не то, что наши прицепы. С местом для водителя и душевой кабиной. Я подумал: даже если ты оборотень, хорошо иметь папашу-олигарха…

Он рассказывал еще что-то, я слушал вполуха. Интересно, думал я, как Антону Оскаровичу удалось затащить гордую Лизу в наше логово?

– Такое дело, командир, – начал Дан смущенно. – Не хочу, чтоб меня за крысу держали. Но я узнал тут кое-что. Федор с этой Лизой собирается всерьез замутить. Очень хочет. Да и другие пацаны тоже хотели бы.

Ага, подумал я. Теперь он ждет, что же я сделаю. И они все ждут.

– Ты хочешь узнать, не забыл ли я, что эта тема в лагере запрещена? – спросил я.

– Ну-у…

– Ты хочешь мне напомнить, что в «Эдельвейсе» только я решаю, что кому можно, а что нельзя?

– Конечно, только ты, командир.

– Или ты хочешь, чтоб я тебе тоже разрешил… всякое такое?

– Да, – выпалил Дан.

– Вот я кому-то хвост оборву, – пригрозил я. – Насмотрелись в Питере порнухи.

Потом я вспомнил, что и сам стою перед ним в одних трусах. И чуть не рассмеялся.

– Ладно. Свободен, – сказал я.

Он ушел. Я не торопясь помылся. Натянул джинсы и свежую футболку. Почему-то мне вспомнилось, как у Германа в усадьбе ручной ворон Карл то и дело садился мне на плечо и своими когтями так продирал ткань рубашки, что ее приходилось выбрасывать. «Жрать», – командовал ворон. А иной раз приносил в клюве что-нибудь съестное… как в далеком детстве.

Что они там делают без меня, подумал я с неожиданной грустью. Но тут же эта мысль улетучилась, будто внезапно включилась блокировка моей памяти. Несколько минут я размышлял, почему так происходит, но потом забыл и об этом. Зато жрать действительно захотелось.

Я разогрел в микроволновке сосиски. Налил в кружку кофе из кофе-машины. Ел и вспоминал про наш последний завтрак с кузиной Вероникой. Если вы помните, с ней мы тоже как-то глупо попрощались. Но иногда обменивались сообщениями. Ее ответы звучали странно, что на нее было непохоже. Вероятно, ее полоумный друг Маркес сидел рядом и слушал, что она мне отвечает.

Вы видите: сейчас я рассказываю о чем угодно. Только не о том, почему я не спешил объясняться с рыженькой девушкой, что сидела там, у костра. И наверняка думала обо мне. То есть, почему наверняка?

Я знал, о чем она думает.

Мне не требовалось даже получать сообщения на телефон. В дверь снова постучали.

– Открыто, – сказал я, отложив вилку.

Лиза стояла на пороге. Я забыл сказать: тем утром на ней не было ни готского плаща, ни алой банданы. Она была одета в длинную холщовую рубашку с пуговичками, совсем как у тех колдуний в Черном Лесу. Уж не знаю, кто ее надоумил сделать так, чтобы при виде ее платья мое сердце забилось часто-часто, но случилось именно это.

– Привет, – сказала Лиза.

Я не двинулся с места и даже не ответил. Только облизнул губы.

– Ты извини, что я вот так, – сказала Лиза. – Мы с отцом решили… что мне надо сюда приехать.

Я ничего не понимал.

– А что случилось? – спросил я.

– Ну… отец просил тебе передать… что ты в опасности. Это он так сказал.