Сердце Медичи забилось сильнее, и в голове была лишь одна мысль: «враги или друзья?». Один из друзей, что сидел вместе с Лоренцо в ризнице, забрался на стол и дотянулся до небольшого окошка, из которого было видно алтарную часть церкви. Первым делом в глаза ему бросился изуродованный труп Джулиано, одиноко лежавший в луже крови. Затем он рассмотрел лица пришедших флорентинцев, да, это были друзья. Лоренцо аккуратно вывели из укрытия, стараясь закрыть от него труп брата, и отвели к себе во дворец.

Через несколько дней были найдены два священника, покушавшихся на жизнь Лоренцо, — они укрывались в аббатстве Бадия фьорентина, где век назад до этих страшных событий можно было слышать голос Боккаччо, читающего флорентинцам песни из «Божественной комедии» Данте. Монахи, укрывавшие преступников, тоже чуть не лишились головы. Почти все заговорщики были казнены через повешение или растерзаны толпой без суда. Лишь одному была дана честь закончить свой земной путь через отрубание головы, такой тип казни считался наименее болезненным. Этим «счастливчиком» стал Джован Баттиста Монтесекко, добровольно давший показания о заговоре.

Одна из самых жутких смертей ждала Якопо Пацци. Выехав из города, он попытался затерять свои следы среди лесистых холмов Тосканы. Но был узнан крестьянами, которые очень быстро сообщили Флоренции о столь приятной встрече. Якопо поймали, с позором провели 55-летнего синьора по площадям города и повесили. Похоронен Якопо был в своей семейной часовне, которую когда-то род заказал у самого Брунеллески в церкви Санта-Кроче. В этой же церкви со всеми почестями был похоронен отважный Франческо Нори, отдавший жизнь за Лоренцо.

Спустя несколько дней небеса над Флоренцией разверзлись и омыли город дождем такой силы, что казалось, сам Бог хочет смыть кровь с мостовых Республики. Проблема была в том, что дождь затянулся настолько, что крестьяне стали шептаться о скором голоде, так как не было возможности сеять, а прошлый посев стал гнить от избыточной влажности. Флорентинцы быстро сообразили, что непогода вызвана гневом Бога за то, что Якопо Пацци, этот отвратительный богохульник, был похоронен в святой земле, в церкви. Образ Якопо достаточно быстро демонизируется «красивым словцом» некоторых источников. Говорили, что, когда его вешали, последней фразой банкира было то, что он отдает свою душу дьяволу и проклинает всех и все. Решено, нужно выкопать труп грешника! Потеряв рассудок, толпа ворвалась в Санта-Кроче, добыла свой «трофей» и с улюлюканьем привязала уже разлагающийся труп, к хвосту лошади. Лошадь прогнали по всем площадям и переулкам — сложно представить, что в принципе могло остаться от тела Якопо. Далее его выбросили за городскую стену и закопали. Может, хоть сейчас Якопо обретет покой? Нет. Через пару дней группа неизвестных вновь выкапывает останки, недалеко от Флоренции уже была сооружена виселица, на которой и повисло тело Пацци, затем его предадут огню. Прах был развеян над рекой Арно, чтобы никто больше не позволял себе, даже в мыслях, упоминать род Пацци.

Лоренцо Медичи, немного придя в себя, первым делом добился, чтобы против Пацци была введена сама страшная мера наказания, которая только возможна для некогда влиятельного, аристократического рода, — забвение памяти. Оно заключалось в том, что с Пацци, с теми, кто выжил или не был замешан в заговоре, нельзя было больше вести никакого рода дела: ни торговые отношения, ни банковские, ни свадьбы и так далее. Их гербы сбивались по всему городу, а имущество изымалось государством. Никогда больше эта семья не должна была числиться ни в каких документах, их имена безжалостно вычеркивались. Кроме домов и вилл у Пацци была изъята очень ценная реликвия. Согласно легенде, Паццино Пацци, живший в далеком XI веке, был участником первого крестового похода. В нем он настолько отличился отвагой, что в награду привез с собой во Флоренцию несколько камней из гроба Господня. У каждой эпохи — свои сувениры из поездок. Эти камни Пацци использовали каждую Пасху, чтобы разжигать Священный Пасхальный Огонь и раздавать его горожанам. Вот такой уважаемый род на века запятнал себя кровью.

Сегодня эти камни хранятся в небольшой церквушке Святых Апостолов во Флоренции. И каждый год, вот уже сколько веков, из них высекают огонь.

Когда порядок был восстановлен, то весь город собрался попрощаться с Джулиано. Макиавелли в своей хронике сообщает, что «Все граждане со слезами следовали за его гробом, ибо ни один человек, занимавший такое положение, не проявлял столько щедрости и человеколюбия». Республика озадачится тем, чтобы выдать Лоренцо Медичи телохранителей, а сам Лоренцо начнет заказывать в огромном количестве вырезанные из дерева куклы, имитирующие его самого. Эти куклы наряжали в одежды Лоренцо и расставляли по церквям города, чтобы за здравие Медичи молился каждый прихожанин. Страх за жизнь — вещь, конечно, неприятная, но не отдают ли такие «манекены» неким богохульством?

А Сикст IV со своим дорогим племянником Джироламо Риарио — как шли дела у них? После провала заговора Сикст IV заявил, что он не был в курсе, ничего не знал, но осуждает. Правда осуждает Лоренцо Медичи! До Флоренции долетает указ Папы Римского о временном отлучении от церкви всего города! За что же? За убийство архиепископа Пизы Франческо Сальвияти и за расправу без суда над другими участниками заговора. Что означало для города быть вне милости Папы Римского? Теперь ни один священнослужитель не имел права проводить религиозные службы, исповедовать, отпевать и крестить. Важная сфера жизни человека того времени просто блокировалась. Но самое главное, это означало объявленную войну со стороны Папы и всех, кто его поддерживает, а это были король Неаполя, герцог Урбино и многие другие. Флоренция зажималась во вражеское кольцо, и уповать ей оставалось лишь на немногих союзников: Милан и Венецию, у которых были свои проблемы и ввязываться в дела Республики Флоренции не вызывало в них энтузиазма. Так начался тревожный период. Лоренцо осознавал, что поддержавший некогда его народ очень быстро начнет обвинять Медичи в развязавшейся войне, и они рискуют потерять контроль. Чтобы этого не произошло, Лоренцо всеми силами ищет союзников, а перед населением города произносит следующую речь:

«Не знаю, высокие синьоры, и вы, достопочтенные граждане, должен ли я скорбеть вместе с вами по поводу всего происходящего или радоваться. Конечно, когда подумаешь, с каким коварством и ненавистью напали на меня и умертвили моего брата, нельзя не опечалиться, не ощутить в сердце самую острую боль. Но когда затем вспоминаешь, как быстро, как умело,