Шрифт:
Закладка:
— Расскажешь кому о нашей милой беседе, и я вернусь, отрежу тебе яйца и запихаю их тебе в глотку. Усек?
— Усек, — шепчет паренек.
— Вот и прекрасно.
Клемент разворачивается и, посвистывая, двигает прочь.
Я быстро отказываюсь от первоначального намерения извиниться перед Райли, поскольку спесивый юнец сочувствия у меня совершенно не вызывает. Вместо этого я молча нагоняю великана.
— Только без нотаций, — бурчит он, не успеваю я и рта раскрыть.
— Что-что?
— Мы добились, чего хотели. Иногда приходится играть грубо.
— Знаю. И, между прочим, я вовсе не собирался читать вам нотации. Этот наглый придурок сам напросился.
Клемент закуривает сигарету и поворачивается ко мне.
— Хорошо, что ты так считаешь, док. Потому что у меня такое чувство, что пока наш парень отыщется, мне еще не раз придется запачкать руки.
— Почему вы так думаете?
Он невозмутимо смотрит на меня:
— Голос в голове подсказывает.
20
Словарь определяет «нормальный» следующим образом: «типичный, обычный или ординарный; отвечающий ожиданиям».
Применять данную характеристику к людям, однако, мне представляется неправильным. Ведь человеческая личность не бывает типичной или ординарной, и я уже давным-давно усвоил, что ожидания редко оправдываются.
За последние несколько дней я только укрепился в этом мнении. Человека на пассажирском сиденье рядом со мной, у которого и фамилии-то нет, назвать нормальным нельзя даже с грубой натяжкой. Чего я не могу решить, так это подходит ли к нему определение «ненормального»: «отличающийся от обычного или ожидаемого, особенно настораживающим, опасным или недопустимым образом».
Клемент, несомненно, отличается от обычного, и уж точно нельзя отрицать, что поведение его настораживающее и порой недопустимое. Остается определиться, опасно ли оно, и если да, для кого?
Виды за окнами фургона снова сменяются на палитру грязно-зеленого и серого. Летом от сельских пейзажей Оксфордшира глаз не оторвать, сейчас же это одно сплошное полотно уныния. Мрачноватая музыка «Пинк Флойд» лишь усиливает тоскливость картины, и я убавляю громкость.
— Не хотите продолжить наш разговор?
— Какой еще разговор?
— О вашем друге.
— А, давай.
— Но вы вовсе не обязаны.
— Знаю, но я и так избегал его чертовски долго. А такое само по себе не разрулится.
— Что верно, то верно. Тогда обсудим жизнь вашего друга до… до его смерти?
— Ну, тут и обсуждать практически нечего, док. Он был вполне себе обычным парнем.
— А проблемы с психикой были? Например, приступы депрессии или тревоги?
— В то время о таком и не слыхали. Если кто и хандрил, то не доставал этим других и уж точно не бежал в больничку.
— Проблемы с психикой существовали всегда, просто раньше не признавали их серьезность.
— А ты не думал, что людям лучше и не знать про них?
— Что вы имеете в виду?
— Жил в моем районе один чувак, ходил в наш бар. Мы его называли Весельчак Гарри, потому что смурнее его еще поискать надо было. Из тех зануд, что выиграют в тотализаторе, а потом ноют, что еще и в банк за бабками нужно тащиться. Скажи ему тогда доктор, что он страдает от депрессии, так он почти наверняка покончил бы с собой.
— Это почему же?
— Да потому что Гарри принимал себя таким, как есть. Иногда даже сам над собой подтрунивал. А скажи ему, что у него что-то там в мозгах перемкнуло, так он и перестал бы понимать, кто же он на самом деле.
— Зато он смог бы попытаться как-то избавиться от депрессии.
— Док, поверь мне, не каждый желает, чтоб на него навешивали какой-нибудь ярлык. Неведение — благо, так вроде говорят, а?
— По этому вопросу мы с вами расходимся. Вы все еще видитесь с ним?
— Не, помер он.
— О, простите. Когда он умер?
— Либо шесть лет назад, либо сорок восемь… В зависимости от того, чокнутый я или нет.
— Вы хотите сказать, тот ваш друг.
— Во-во, тот мой друг.
— Но давайте дальше. Мы несколько отклонились от темы.
— Что еще ты хочешь знать?
— Ваш друг был верующим?
— В смысле?
— Он придерживался какой-то веры? Может, посещал церковь?
— А тебе это зачем?
— Пытаюсь посмотреть на это с точки зрения воскрешения. И здесь не помешало бы знать, был ли ваш друг христианином.
— А кто сказал, что его воскресили?
— Вы же сами говорили, что он умер, а через несколько десятилетий чудесным образом снова ожил. Что же это еще, как не воскрешение?
Клемент таращится себе под ноги и задумчиво поглаживает усы.
— Хм, я об этом даже не задумывался, — тихо произносит он.
Как-то я читал исследование, по результатам которого примерно треть больных шизофренией в выборке оказались активными членами религиозных общин. Действительно, имеется множество примеров — в особенности в Америке — проповедников и главарей сект, страдавших от той или иной формы шизофренического бредового расстройства, диагностированного лишь после их попытки организовать массовое самоубийство.
— Вы же не станете возражать, Клемент, что в истории вашего друга имеется религиозный подтекст?
Тот, не поднимая головы, бормочет себе под нос:
— «Коль ты нуждой гоним, кто станет скакуном твоим? Тебя что понесет, когда надежда всякая умрет?».
— Какой-то библейский стих?
— Вроде.
— И что он означает?
— Понятия не имею. Только этот отрывок я и помню.
— Но какой-то смысл у него есть, как считаете?
Клемент поворачивается ко мне:
— Док, зачем ты целыми днями выслушиваешь психов?
— Не используйте это слово, пожалуйста. Что касается ответа на вопрос — такая у меня работа, помогать людям.
— Да, но в чем цель?
— Не понимаю. Это профессия, а не какой-то проект.
— А если нет? Если ты должен делать свою работу только потому, что это часть чего-то большего?
— Если это большее в религиозном смысле, то вы жестоко ошиблись, поскольку я убежденный агностик. Я верю в людей, а не богов.
— И готов твердо стоять на своем?
— Я сказал, что я агностик, а не атеист. Если мне продемонстрируют исчерпывающее доказательство существования высшей силы, я с радостью приму истину. Почему вы спросили об этом?
— Просто интересно, что ты думаешь. Может, работа моего кореша — часть чего-то большего, и поэтому он и застрял.
— И что же это может быть за работа?
— Да хрен знает.
С этим Клемент снова прибавляет громкость на приемнике и закрывает глаза.
Я сосредотачиваюсь на дороге, вынеся из нашего краткого разговора одно-единственное четкое заключение: Клемент — самый асоциальный попутчик, какого только можно вообразить. Все остальное лишний раз подтверждает, насколько нетривиально его состояние. Будь я дипломированным психиатром, наверняка смог бы прославиться статьей об этой загадке в джинсовке.
Километр пролетает за километром,
