родной Ленинград Питером. Есть в этом имени какой-то особый шик. Город становится твоим дружком, сообщником. Ты – Энди, он – Питер, и сегодня вы вместе тусуетесь снова весь белый день и всю белую ночь напролет. Ты думаешь об этом, сидя на фанерном ящике из-под молдавского вина. Ящик приятно пахнет свежей стружкой. Рядом черный вход в винный отдел продуктового магазина. Штабеля пустых деревянных ящиков, наполненных пахучими ломкими стружками. Ник и Рецептор тоже сидят на низеньких ящиках. Дэн основательно отливает за ящичной стеной. Ник тренькает на гитаре Дэна. Бьет по струнам медиатором. Каким-то чудом ему удалось ее настроить. Звук, как из консервной банки. Но всем пофиг. Ник напевает – «Ты любишь свои куклы и воздушные шары, но ровно в десять мама ждет тебя домой». Ты отлично помнишь, что вы еще неплохо так выпили пива на площадке детского сада, отмечая удачную продажу часов, и уже наконец-то шли к Бобу за пластами, пока не заглянули по дороге в гости к знакомому Ника. А как к нему не заглянуть, если он работает грузчиком в продуктовом магазине? Тебе хорошо, но немножко ссыкотно. Стремность момента заключается в расположении магазина. Он практически на вражеской территории. Вы не перешли проспект Славы обратно, не ушли из вражеского болота, война с которым не затихает ни на минуту, и сидите в горячей точке на чужой территории. Так что понимание рисков и бренности бытия не дает тебе расслабить юную задницу, притулившуюся на хлипкой фанере. Вопрос «с какой ты стороны» в этих местах задается слишком часто, чтобы о нем забыть, и неправильный ответ может стоить дураку жизни. Но с Ником и Дэном тебе сегодня ничего не страшно. Так – ссыкотно слегка, но не страшно.

Из дверей черного входа выходит пожилой кряжистый усач в грузчицком фартуке, в синих от наколок руках у него две бутылки портвейна 777.

Ник отставляет гитару.

– О! Три топора! Молодчага! Спасибо, Толян!

Толян степенно присаживается к нам.

– Спасибо не булькает!

Дэн, возвращаясь в тусу, злобно зыркает на дружка Ника. Он ему сразу не понравился.

– Хренасе! Ты ж у нас уже рубль сверху взял, усатый! Еще и набулькать тебе? А может, по шарам набулькать? Я могу.

Есть у Дэна такая неприятная черта. Чем больше он пьет, тем злее и агрессивнее настроен по отношению к окружающим. Но только не к своим. Ты же, наоборот, обычно все добрее и милее с каждым стаканом. Вот и сейчас уже на полдороге от Толстого к Ганди. Если никто не разбудит в тебе Чарльза Мэнсона.

– Да ладно тебе, – примиряющим тоном гасишь ты злобу Дэна. – Жалко тебе, что ли? У нас же сегодня «Каждый Человек» родился! Набулькаем всем. Каждому человеку! Но не тебе, Рецептор. Иди домой, малыш. Тебе уже хватит! Это я тебе как будущий педагог говорю.

Ник спохватывается:

– Точно. Рецептор, иди домой. Хватит уже бухать! Завтра репа, блядь.

Бедный маленький Рецептор возмущен до глубины души. Блаженная улыбка, не сходившая с его лица последние часы, медленно сползает под грязный воротник. Во взгляде сквозит обреченность и угрюмость. Ты уже жалеешь, что решил проявить заботу.

– Антисемиты сраные! – Юный гений резко встает с ящика. – Вы только все деньги не пропейте. Я же их на диски давал, а не на бухло.

– Не ссы, чувак. Мы все помним. – Для убедительности Дэн поднимает указательный палец.

Но Рецептор его уже не видит. Он понуро плетется прочь от вас. Домой. К маме.

– Обидели парня, – констатирует Толян.

– А что за репа, Ник? У «Тво степс», что – теперь репы каждый день? – удивленно интересуешься ты.

– Почему у «Тво степс»? – На лице у Ника опять расплывается его фирменная всеобъемлющая лыба. – У «Каждого Человека». Я у вас буду петь, так и быть. Рецептор на фоно поиграет. Дэн на гитаре. Ты постучишь. А Больной на басу.

Что за хрень? Он прикалывается? Ты ошеломлен. Сражен простотой и наглостью Ника. Убит наповал. Вот так подарок для Объекта. Серенады голосом Ника?

– Ничесе поворотик, – выдавливаешь ты. – Знаешь что, Ник. Ваще-то я сам орать собирался. Тексты-то мои. И группа вроде как моя.

Ты выразительно смотришь на Дэна. Тот разводит руки в стороны и отводит взгляд. Типа, а что я могу сделать. Начинает оправдываться.

– Так и есть, Энди. И тексты, и группа – все твое. Но врубись, чувак – у Ника идеальный слух. И можно у них на точке тусоваться. Одни плюсы.

Толян, устав ждать, когда вы закончите разборки, зубами срывает пластмассовую пробку с бутылки портвейна. Что-то тебе уже не очень хочется бухать с этой компанией.

– И голос у меня, Энди, всяко получше твоего. Чего ты паришься? Я же для твоей группы стараюсь, – приводит, видимо железобетонный – по его мнению, аргумент Ник.

Неведомая сила зла волной поднимает тебя на ноги. Ты уже готов уйти. Даже убежать. Послать этих предателей на хуй, или еще куда подальше. Нет, но Дэн-то каков гусь. Они уже, похоже, договорились у тебя за спиной. Когда успели-то?

– Да чего тут говорить, Коля. Голос у тебя отличный. Ты у нас соловей не хуже Владимира Семеныча. – Ну что ж. Отлично, блядь. Теперь еще и едва знакомый тебе синяк будет решать, кому петь в твоей группе. Пиздец – приехали. – Очень я его за это уважаю, пацаны. Давай, что ли «Фантом», Коляныч.

Ты в злобе ломаешь ногой ящик, на котором только что сидел. Да-а-а, блин. Собрали группу. Дэн отводит глаза. Ник невозмутимо играет и поет. Но не гопницкий хит всех времен и народов – «Фантом» о нелегкой судьбе американской военщины, а своего любимого Маккартни: «Гоп – гей гоп». Момент красивого ухода, к сожалению, потерян. Надо было орать на них и убегать сразу же. А теперь как-то глупо и по-детски все это будет выглядеть. Тем более что поет Ник, и правда, классно. Тебе так не спеть, как ни старайся. Хотя, панкуху вроде можно и не петь – ори себе и все, как Обалделый или Хряк. Можно даже в ноты не попадать.

Толян деловито достает из бездонного кармана три мятых сырка «Дружба» и граненый стакан. Наливает портвейна до края и дает тебе.

– На-ка, прими лекарство. Сразу полегчает. А то ты нервный какой-то.

Сладкое пойло всеми сахарами и спиртами пытается унять, потушить твои злость и ревность. Но тщетно. Они продолжают тлеть и жечь тебя изнутри. Однако, ты никуда не уходишь.

Стакан идет по кругу, и вот Толян уже откусывает голову следующей бутылке.

– А у вас