– Боб, блядь, мы все еще здесь! – вежливо напоминает Ник. – Пойдем заценим твой…

– Нет, ребзя. У меня никак, – просыпается Боб. – Мать и так злая со вчерашнего. Приносите двадцатку, я вам еще сломанных Крэмпсов до кучи докину.

Глава 5. Для «Каждого человека» ничего не жалко

Три старушки на скамейке у парадной Рецептора уже двадцать минут осуждающе смотрят на вас блеклыми глазами из-под тяжелых очков. Мечут молнии. Поминают Сталина всуе. Энергично качают головами в платках. Как они у них не отваливаются от столь усердного качания – загадка. Сталина на вас нет. И даже, казавшегося вечным Брежнева – нет. И Андропова, при котором закручивали гайки, уже тоже нет. Есть какой-то новый невнятный дедушка Черненко. Но он, похоже, даже бабушек на скамейке не может ни на что вдохновить.

Ник и Дэн курят беломорины и спорят о чем-то своем сугубо гитаристском – про барре на пятом ладу и прочую ерунду. Тебе это не интересно. Ты думаешь – говорить ли Объекту о группе или сделать сюрприз через неделю. Лучше бы, конечно, продержать язык за зубами, но сказать ужасно хочется. Ты такой, между делом – а мы тут с Дэном группу собрали. А она такая – да ладно, не может быть. Вы – и группу… Мысли текут медленно, спокойно. После шестого литра пива, проциркулировавшего по твоему организму за длинный летний день, ни жара, ни бабки на скамейке не могут помешать наслаждаться каждым моментом бытия. И пития! Ты замечаешь, что жуешь свою жесткую пергидролевую челку. Забавно. Но надо избавляться от этой новой дурной привычки. Дурная привычка – вот же отличное название для группы. Но попробуй теперь переубеди этого осла Дэна. Кач, кач, кач – а может, и не плохо. Из дверей парадной выходит важный Рецептор. Под мышкой у него художественные альбомы в потрепанных суперобложках: Илья Ефимович Репин и Питер Брейгель – младший.

– Че так долго? Обосрался, что ли? – Наставник Ник слегка недоволен подшефным.

Рецептор, бедолага, начинает оправдываться, вместо того, чтобы послать его подальше:

– Мать обедом кормила. От нее так просто не уйдешь. Пришлось есть.

Да, кстати, обед! Ты ж и позавтракать сегодня не удосужился. Пивная диета в полный рост. А что, пиво – жидкий хлеб.

Вы быстренько покидаете своих престарелых фанаток. Теперь путь лежит на проспект Славы к Купчинскому универмагу. Там всегда можно продать что-нибудь ненужное, чтобы купить что-то совершенно необходимое. По дороге Дэн скептически разглядывает альбомы Рецептора. Морщится:

– Блин! Семен Семеныч! Тут даже голых баб нет. Да за эти книжки нам и пяти рваных не дадут. А нам двадцатка нужна.

Рецептор торжествующе вытаскивает из кармана круглые серебряные часы с крышечкой и цепочкой. Красивая вещь дорого поблескивает на солнце.

– Дедушкины.

Ты берешь часы в руку. Тяжеленькие! Тебе нравятся старинные вещи. Они интересные. У них причудливые, порой трагические, судьбы. С ними можно разговаривать. Долго разглядывать их шрамы-царапины. Читать гравировки.

– Не жалко?

Рецептор пристраивается к тебе поближе. Идет рядом. Он совсем мальчишка. Дурачок наивный. Спер часы и книжки из дома.

– Жалко, конечно. Но это же для вашей группы.

Глава 6. Как быстро и выгодно продать предметы искусства

Проспект Славы. По тротуару рядом с Купчинским универмагом уверенно идет мужчина средних лет в кожаном пиджаке с кожаным же портфельчиком в руке. Кожа – признак достатка и солидности. Кожаный пиджак – мерседес в мире советской одежды. Портфельчик пузатый. Хозяин тоже. Хозяин не только пиджака и портфеля, но и жизни. Которая несомненно удалась. И тут из густых кустов на него выпрыгивает чудовищный волосатый гопник с книгами в пудовых кулаках. Хорошо, что не с ножами.

– Товарищ, искусством не интересуетесь? Дефицитные альбомы не нужны? – Склоняется к нему, дышит пивным амбре прямо в лицо и сует туда же свои альбомы.

Кожа на лысине кожаного мужика покрывается липким потом. Он пытается ускорить шаг, но ухмыляющуюся гориллу с фонарем под лукавым глазом не так-то легко обойти.

– Безобразие! Совсем распоясалось хулиганье! – Громко подбадривает себя мужчина хоть куда. – Я сейчас милицию позову.

Оборачивается по сторонам. Там никого, кроме девушки с коляской. Но она далеко позади и к тому же затормозила, увидев сложную ситуацию. Вот распустили же эту молодежь, дальше некуда. И ни одного мента, как на зло. Когда не надо, так их полно вокруг. У мужика в портфеле шило. Надо было не выебываться, а носить его в кармане, как Лукич, думает он. А сердце-предатель колотится, как сумасшедшее. Нервы трепаные. Как бы не гикнуться на такой-то жаре. А может, пронесет. Он вроде не агрессивный – этот лохматый пэтэушник. Но здоровый, как бык. Бычара!

– Дай пройти, – командует мужик, – и убери свои книжки. Мазней не интересуюсь.

– Ладно, – на удивление быстро сдается коммивояжер, и вытаскивает из кармана что-то очень блестящее. Да он, похоже, квартиру обнес.

Ник, приобняв мужика, машет часами у него перед носом. Гипнотизирует жертву.

– Прекрасные часы работы Фаберже, почти задаром. Бабушка-старушка умерла, оставила наследство. Графиня, между прочим. А у нас с товарищами трубы горят. Поправиться надо срочно. Выручай, мужик.

Мужик растерянно вертит часы в руках. Из кустов доносится гогот. Дэна и твой, между прочим, дурацкий гогот. Рецептору почему-то не смешно. Кожаному тоже не смешно. Часы реально дорогущие. Он видел недавно похожие в коммисе на Невском за бешеные деньги. Стоили, как запорожец. Музейная вещь. Но ведь ворованная, сука, думает Кожаный. Как пить дать ворованная. А если не взять, он ее все равно загонит какому-нибудь лоху. Или еще пырнет финкой со зла. Вон там в кустах целая банда уголовников сидит. А если это приманка? Деньги заберет, а часы не отдаст… Сердце колотится адски. Но вещь-то козырная… Эх, была не была.

– Двадцать пять рублей! Больше не дам.

– Да? – Ник умело выдерживает театральную паузу. – Ну, ладно, лысый. Повезло тебе. Бери, блядь… Я тебе еще и книжки добавлю. И запомни, мужик – не мазня это, а изобразительное искусство. В человеке все должно быть прекрасно, блядь. И пиджак, и плешь, и тяга к искусству.

Воистину, если человек талантлив, то он талантлив во всем.

Глава 7. Томный вечер прекрасного дня

Вечереет. Но все равно пока еще светло. И темнее уже не будет до самого утра. А чего вы хотите? Это Питер и конец сезона белых ночей. Ты уже и не помнишь, когда и почему вслед за одноклассниками стал звать