по сторонам и встретился глазами со следователем. Дрозд быстро посмотрела в другую сторону. Затем искоса снова взглянула на него, мужчина не отворачивался. Тогда Виталина резко поправила сумку на плече и прошла к магнитной рамке. Остальной вечер оставил у нее меньше впечатлений. Все было как-то пафосно, а оттого теряло смысл. Она была убеждена, что счастье – это когда без пафоса.

Придя на работу, первым делом она поинтересовалась у Семена, как прошла «инспекция» психиатрической клиники. Семен охарактеризовал вчерашний поход словом «ужасно».

– Что так? Медсестра не согласилась на ужин в ресторане с продолжением и просто взяла деньги?

Помощники переглянулись, при этом на щеках Александра появились красные пятна. Дрозд подняла брови в вопросе и поправила очки.

– Я вчера ее в ресторан водил. Не Семен, – пробубнил Шура.

– Она нас на восемь лет старше, – почему-то добавил Семен, видимо поясняя, почему не он взял на себя такую миссию, – и у нее ребенок.

– Нет-нет, эти подробности к психологу, – махнула рукой следователь, желая прекратить начатую по собственной неосторожности тему. – Мне, пожалуйста, по делу.

Семен ответил, что если по делу, то он в шоке. Сказал, что у беглого больного, похоже, с мамашей тоже не все в порядке. Его лечащий врач рассказал, что там какие-то инцестуальные вещи между больным и матерью. На что Дрозд заметила, что рада глубоким познаниям Семена в психологизме детско-родительских отношений, но это снова не в русле задаваемого ею вопроса.

– Нет-нет, правда. Не в фигуральном смысле. По-настоящему, – закивал Семен. – Я с доктором говорил, а он это со слов матери записывал. В психушке наш больной на колени падает, прощения у матери просит, когда та приходит навестить, а домой возвращается и насилует в прямом смысле, когда обостряется. Она его снова сдает, побои снимает, и через месяц-другой история повторяется.

Тут скривилась даже Дрозд. Но ведь такой точно мог совершить убийство, теперь важно понять, сколько он отсутствовал в больнице, где пребывал, и если свидетелей нет, алиби нет, то можно прикрывать, а дальше разбираться, в таком деле лучше подстраховать и себя, и общественность.

– Я надеюсь вы не закончили вчерашний день походом в больницу? К матери съездили? Опросили ее?

Оказалась, что ребята вчера потрудились. Опросили и мать, и участкового, и даже наряды полиции, которые приезжали на помощь психиатрам для недобровольной госпитализации последние три раза, – тоже опросили. Мать больного утверждала, что ее сын все время жил с ней в квартире и не выходил даже в подъезд, курил прямо в комнате, комнату тоже показала, со слов Семена, складывалось впечатление, что он там и гадил на половике посредине. Участковый показал, что у него семейка на карандаше и мать действительно пишет заявления по три раза в год, потом их забирает, он им даже ходу не дает, потому что знает: пройдет день-два – и мать прискачет обратно. А патрули все как один описали ситуацию с больным спокойной и без проблем. Он всегда, как форму видел, тише воды становился.

Дрозд подумала, что помощники у нее молодцы и правильно все сделали.

– Так, значит, если в свидетелях его невиновности только мать, нужно оформлять бумаги и закрывать нашего беглеца, чтобы он еще кого не изнасиловал и не выпотрошил.

Семен отрицательно покачал головой.

– Что? – понизив голос спросила Дрозд.

– Мы вчера кружку унесли, эмалированную, с его отпечатками, он из нее чай пил, – пояснил лейтенант. – Сегодня утром отдали криминалистам. Наши отпечатки с его пальчиками не совпадают и вообще по базе нигде не фигурируют.

– Так что вы мне голову морочите?! – возмутилась следователь. – С этого надо было начинать. Зачем мне нужна вся ваша история, которой я сегодня с самого утра наслаждаюсь?

Семен развел руками и пояснил, что рассказ доктора произвел на него неизгладимое впечатление. Виталина уточнила, почему один сразу не отвез кружку к криминалистам, а другой не поехал на опрос матери, тогда об итогах экспертизы они бы знали еще вчера. Александр ответил, что у них машина одна, а на метро с уликами ездить он опасался, потому что кружку можно было потерять.

Дрозд прошипела, что они зажрались и ей непонятно, где таких баранов готовят, чтобы они работали следователями. Помощники насупились. Оба. Обиделись. Дрозд поняла, что погорячилась, и поскорее отправила их по другому делу.

Сама долго сидела в кресле и думала, что ей не удалось угадать психопата. Ведь он совершил два убийства подряд. Конечно, люди сверху развели эти два преступления в отчетностях, чтобы не получить по фуражкам, но ведь и они, и она прекрасно понимали, что убийства совершены одним человеком. Она вздохнула, то ли в страданиях от несправедливости жизни, то ли от сомнений в своем профессионализме.

В ее голове почему-то всплыли картины рассказанного утром ее помощниками. Она нахмурилась и подумала, какую вычурность и извращенность психики может сформировать болезнь, и простому логическому пониманию она не поддается. Виталина имеет дело не с обычным отморозком, который убивает направо и налево. Возможно, им руководят голоса или чуждые мысли, как она помнила из своего бакалаврского образования, а может быть, он совершает убийства под влиянием импульса эмоций, который настолько велик, что преступник не может его сдержать. Тогда как его при всем при этом понять и вычислить? В том, что у преступника проблемы с головой, она не сомневалась. Он не крал, не овладевал имуществом, не проводил ритуалы, хотя сторонники последних тоже были далеко не здоровые люди. По каким-то причинам жертвы преступнику не нравились, и он просто устранял их. Но что могло ему не нравиться настолько, чтобы лишить человека жизни – не побить, не покалечить, а убить?

Виталина вспомнила тошнотворность и загаженность квартиры проститутки. Ей бы, как «нормальной», не понравились именно эти два пункта. Но что не понравилось преступнику? Он ведь пришел туда, заплатил деньги, оставил свои отпечатки пальцев. Интересно, нарочно или просто не продумал? В других местах в той квартире следов его пальцев ведь не нашли. И в тот же день убийство бомжа. Дрозд залезла в компьютер, чтобы вновь пробежать глазами по протоколу и, может быть, заметить что-то важное, но прежде упущенное.

Она прочла фразу «остатки костра». Значит, убийца и его жертва развели костер на берегу реки. Зачем? Допустим, развел его бомж, а преступник каким-то образом проходил мимо. В протоколе, конечно, было написано, что костер разведен вдалеке от трассы, но у следователя не создавалось впечатления, что это было место, которое облюбовали отдыхающие и куда мог забрести досужий прохожий. В подтверждение своих мыслей она посмотрела, на фото предполагаемых