Шрифт:
Закладка:
– Совершенно противоположным, – вслух повторила Дрозд.
И проститутка, и бомж были далеки от среднего социального класса. Одна проживала в полуразваленном доме с алкоголиком, печным отоплением и сортиром на улице. Убийца ведь мог выбрать дорогую, красивую, в апартаментах класса люкс. Второй убитый вообще жил под открытым небом, бухал, судя по протоколу вскрытия, как не в себя. Может, это было своеобразным проявлением классовой ненависти? Она, конечно, чаще проявляется в другую сторону, но это у здоровых. Ее подопечный был психически больным. Загвоздка в том, что у этих двух убийств, кроме образа жизни жертв и отпечатков пальцев предполагаемого убийцы, не было больше никаких общих признаков. Одна убита чем-то большим и острым, другой оглушен бутылкой по голове и утоплен.
Какой-то конфликт? Словесная перепалка? Какое-то запретное слово, сказанное в разговоре? Но почему только эти люди? Зачем к ним приходить, при этом одной платить деньги, с другим распивать виски ценой в половину Виталининой зарплаты? Можно же тюкнуть в подъезде, или где там бомжи ночуют, топориком по голове, и все. А может, он своим изначальным поведением, когда деньги дает или дорогим бухлишком напаивает, прощения так у будущих жертв просит?
Если невозможно определить мотивы убийцы, это усложняет дело, потому что невозможно определить круг подозреваемых, и значит, нужно искать его по тем вводным, которые имелись, а имелись его отпечатки, предполагаемая сперма (ну в конце концов, какая-то могла совпасть с простыни проститутки, если бы нашелся экземпляр для сверки), соответственно, ДНК убийцы и его группа крови на разбитой бутылке, если верить заключению криминалистов, а ему нельзя не верить: там нашли немного крови, и она не соответствовала крови выловленного из залива. Кстати, нужно не забыть сказать нашим судмедэкспертам, чтобы образцы группы крови с бутылки сверили с образцами спермы с простыни из квартиры, пусть-ка они поработают с коллегами. Группа крови – хорошо, если, конечно, там не было третьего, на бутылке ведь не только отпечатки тех двоих, подумала Дрозд и просмотрела дело. Она удивилась. Бутылку словно и правда никто не трогал. Значит, убийца привез ее с собой и хранил как реликвию для особого случая, сдувая с нее пыль, а если она была куплена в магазине, то, может быть, она стояла тщательно протертая на лучшей витрине. Если так, то респект мерчандайзерам.
Зазвонил стационарный телефон. Дрозд вздрогнула, скорее не от испуга, а от удивления. Обычно даже начальник вызывал ее по сотовому. Она уже и забыла, что проводной телефон содержится у нее в кабинете, да еще и стоит прямо на ее столе. Следователь смотрела на него, перебирая в голове, кто мог звонить в ее кабинет таким образом. Тут было два варианта: или это человек, который не знает номера ее сотового, значит, отдел, в котором она работала, отпадал, или звонок был официальным, откуда-нибудь выше, чем от непосредственного начальства, и тогда он ничего хорошего не предвещал.
Она приложила трубку к уху и жестко произнесла:
– Говорите.
Звонил криминалист по Западному административному округу. Дрозд мысленно выдохнула, подумала, что начало интересное, и сменила тон. Она записала на бумажке имя и отчество звонившего, потому что постоянно забывала эти две важные составляющие, чем часто вызывала барьер в диалоге. Человек принес интересную информацию. Криминалисты его отдела два дня, а точнее, около полутора суток назад осматривали место дорожно-транспортного происшествия со смертельным исходом. Голос пояснил, что разбилась девушка на старой, но недешевой американской тачке там, где рейсеры несколько лет назад обычно устраивали свои вакханалии, пока их не определили на какую-то другую площадку. Возможно, девушка тоже была одной из них и решила вспомнить, как получать адреналин в полночь на пустой улице, но не справилась с управлением.
– А какое это имеет отношение ко мне? – Дрозд пыталась задавать вопрос мягко, потому что подспудно чувствовала его резковатость.
– Ну, лично к вам никакого, – скрипучим, размеренным голосом ответил криминалист, – вряд ли вы эту девушку знаете. Дело в том, что она не смогла совладать с машиной по причине неработающих тормозов. С другой стороны, она ведь туда как-то добралась? Я имею в виду, на машине и на то место, откуда устроила гонку с ветром.
– Та-а-ак, – протянула следователь, – наверное, там было что-то еще интересное, до чего мы пока не дошли в нашей милой обстоятельной беседе, так ведь?
Дрозд ловила себя на мысли, что всегда привносит сарказм в разговоры с незнакомцами. Ругала себя за это иногда, но ничего не могла с собой поделать. Получалось как-то непроизвольно.
– Совершенно верно, – ответил голос спокойно, словно не заметил легкой язвительности, и все так же медленно и скрипуче продолжил: – В бардачке авто была найдена предсмертная записка, в которой погибшая указала, что ушла из жизни добровольно. Но ведь очень странный способ для суицида, не правда ли, можно найти понадежнее? Да и потом, записка была отпечатана на принтере. Внизу, под текстом, была, конечно, подпись погибшей, но ведь очень странно, что она не написала такую записку целиком от руки, согласитесь?
Дрозд согласилась. Кратко, чтобы не подбирать слова, смягчая свое желание поторопить собеседника, но помолчав, все же добавила, что такое дело – это подарок судьбы для «убойников»: есть труп, есть предсмертная записка, а как осуществлено самоубийство, странно или не очень, каждый самоубийца волен выбирать самостоятельно. Такое окончание жизни – это сама по себе чудна́я история.
Голос согласился шаблонной фразой, но добавил, что при осмотре авто обнаружено: на крышке бачка тормозной жидкости и на шланге имели место отпечатки пальцев, не принадлежавшие потерпевшей. Их было немного, всего два, судя по всему от большого и указательного пальца правой руки. Отпечатки не совсем качественные, смазанные и частичные. Видимо, человек, который прикасался