– Ну, знаете, водительские такие, они бывают полностью закрытые, а бывают с обрезанными пальцами, не сильно, а чтобы открытыми оставались дистальные фаланги.

– Какие фаланги? – переспросила Дрозд, уже не скрывая раздражения обстоятельностью человека по ту сторону соединения.

– Дистальные, – повторил голос. – Это те, что дальше от тела располагаются. На которых ногти, если так будет понятнее. Знаете, и в тех и в других есть свои преимущества. К примеру, если какая-то поломка и нужно сделать более тонкое движение, винтик там, к примеру, открутить или шайбу снять с поверхности, открытыми пальцами удобнее, вы согласны?

Виталина, поджав губы, закивала в трубку, не осознавая, что собеседник не видит ее движений. И тот, помолчав немного, но не услышав ответа, рассказал, что сверил найденные отпечатки с отпечатками в базе и увидел, что они принадлежат подозреваемому в убийстве, которым занимается Дрозд.

– Отлично! – Следователь даже привстала с кресла.

Она посмотрела на сотовый, чтобы увидеть время: после случая с золотыми Boucheron Виталина на руке часы не носила.

– Через час я буду у вас.

Вернув трубку на базу, она быстро достала сумочку из второго ящика и метнулась к двери, потом, щелкнув пальцами, возвратилась к столу и схватила записку с именем криминалиста.

Через сорок минут она была у человека, который ей звонил: пожилого, с шаркающей походкой, выраженной сутулостью и именем Самуил Яковлевич. Он, не вдаваясь в подробности, пояснил следователю, что тот, кто оставил отпечатки, повредил систему торможения быстро и незаметно для потерпевшей. Дрозд с напряжением выслушала его размеренную речь и поскорее направилась к следователю.

Через час она сидела напротив следователя, который вел дело. Он с нескрываемой болью в голубых славянских глазах пожаловался на то, что Самуил Яковлевич, их криминалист, слишком дотошен, зачем-то нашел отпечатки, как будто мало ему было предсмертной записки. В общем, если отдел Виталины оттянет дело на себя, то следак будет благодарен от всей души: ресторан на юбилей, билеты в Турцию для Дрозд, естественно, на двух персон, причем не предлагая себя в компаньоны, или даже отмазать ее один раз в отделе собственной безопасности, если вдруг что, а он уверял, что у него там очень хорошие связи и «если вдруг что» обязательно наступит.

Дрозд, по-честному, была рада такому крену в событиях. Ее слегка напрягала необходимость видеть грустные глаза товарища подполковника оттого, что ему вынужденно придется пойти на уступки и запятнать свой выход на пенсию очередным висящим в воздухе делом, но, с ее ракурса, все того стоило. Конечно, для обострения ситуации она попредъявляла сыщику претензии в недостаточности улик, но потом согласилась, вытребовав у него не только отмаз от «шестого» отделения, но и путевку в Таиланд, а юбилей у нее был недавно, следующий же совсем не скоро. Требование про Таиланд было выдвинуто не потому, что она собиралась тошниться в аэробусе девять часов ради недели на пляже, а только для того, чтобы понять, насколько глубоко она может быть неприступной, ведь ничто человеческое ей было не чуждо, как она сама заставляла себя повторять.

В машине она думала о том, что камеры сняли всех присутствующих на месте смертельного ДТП. Что был свидетель, который тоже попал под видеоотчет в полный размер, а свидетель, который лезет на рожон, как она помнила, – это первый подозреваемый. Система распознавания лиц определит его в один момент. Более того, он оставил свой адрес и копию паспорта. Дальше с него как со свидетеля легко снять отпечатки пальцев, закон это поощряет и дает на то самое железобетонное согласие.

Она ликовала и похлопывала ладошками по рулю от внутреннего ощущения, что дело движется. Но все же Дрозд помнила, что не стоит радоваться сразу и очень сильно, потому что такие радости часто выплывали на поверку разочарованиями. Она просто пребывала в предвкушении, словно волчица, которая вцепилась в пястную кость буйволу.

Возле входа в отдел ее ждал бывший муж Виталик. Он был последним, кого Дрозд ожидала увидеть не просто сегодня, а вообще. Сначала она хотела его не заметить, но что значит «хотела», если его долговязую фигуру узнала безошибочно за тридцать метров до парковки? Потом пыталась пройти незамеченной, но не прятаться же за углами здания и не прикрывать руками голову, как рекомендовали правила поведения следователя при задержании для сохранения личной безопасности. Оставаться же незамеченной, как при выслеживании преступного элемента, Виталина даже не пыталась. Виталик заметил ее в каршеринговой машине издалека и размахивал руками, словно ловил такси в черно-белом советском фильме.

Когда она поравнялась с ним, то, ускользнув от неприятных объятий, тихо спросила, зачем тот пришел. Его ответ вызвал в ней только вопросы. Ее бывший муж просил Виталину «вразумить ее мать». Да-да, именно «вразумить мать». Сначала Дрозд подумала, что те оба перечитали Достоевского на досуге, но потом вспомнила, что ее бывший супруг общается если не на старославянском, то на древнерусском, вплетая в причудливые устаревшие русские глаголы сомнительную новизну немецко-английских психологизмов.

«Чему обязана столь высокой персоне, почтившей великодушно мя, недостойную?» – пронесся в ее голове вопрос, с сожалением от того, что следователь не успела его задать раньше, чем получила ответ. «Ну что ж, не съязвила в этот раз – и хорошо, поставлю жирный плюс себе в карму», – подумала она.

– Что, мамаша задолбала? Пути отхода ищешь? В этом я помочь тебе не смогу, как и во всем остальном, – сказала Виталина Виталику.

– Нет-нет, ты не понимаешь, – затрепетал он в объяснениях.

Оказалось, что он пришел умолять Дрозд повоздействовать на свою мать с тем, чтобы та наконец согласилась принять его предложение руки и сердца.

Виталина все это время пыталась его обойти, чтобы достичь входа в отдел, но внезапно остановилась и посмотрела в глаза бывшему мужу. Она смотрела снизу вверх из-за их антропометрических показателей, но ей казалось, что она, наклонившись, глядит на сопливого мальчишку на детской площадке, который размазывает слезы с соплями по своему грязному лицу, потому что ему не хватило песка с собачьими какашками, для того чтобы построить свою воображаемую счастливую жизнь в периметре, обитом некрашеными досками песочницы из его собственного унылого детства.

– Ты мудак, Виталик? – спросила она. – Ты знаешь, чем я занимаюсь?

Виталик, открыв рот, смотрел на нее растерянно.

– Я. Ловлю. Маньяка. Который за месяц убил троих. Понимаешь? А возможно, я не обо всех знаю. И как бы ни странно это звучало, у меня к нему уважения больше, чем к тебе. Поэтому пошел ты, ничтожное ты существо. Разберись самостоятельно хоть с чем-то в