думали святые и мудрецы, которые сокрушались о долготе земного странствия и полагали более прекрасным освободиться от земной жизни и пребывать со Христом»[192].

Культ девства, скопчество, подавление желаний, отрицание удовольствий этой жизни, сожжения бесчисленных «еретиков», религиозные войны с их бессмыслием и ужасами, надругательства над чужой верой и чужими святынями, преследование свободной мысли и наук, восхваление смерти… Сколько нелепого и чудовищного было обрушено на человека христианством под именем божественного и высокого! И человек не отверг всё это, но сакрализировал для себя все эти действия и события и принял их. Этот аспект, возможно, самый замечательный в христианстве. Если все другие христианские чудеса можно посчитать вымыслом, то здесь мы имеем дело с реальным чудом. Ещё раз подтвердилось, что иллюзию высокого и священного можно создать в отношении чего угодно и этот предмет будет принят сознанием как высокий и священный.

Сакральное – параллельный мир: таинственный, завораживающий своей потусторонностью, своей абсолютной инаковостью. Часть этого мира – сказочные персонажи: русалки, оборотни, вампиры, домовые, колдуны, лешие, водяные, ведьмы, духи – существа, которые создают чувство невидимого присутствия иных, неземных сил. Даже если нет ничего в реальном мире, кроме того, что воспринимается чувствами, а параллельный мир лишь продукт воображения, он, несуществующий, может быть важнее для человека, чем существующий мир. Сакральное заключено внутри человека и так же реально для него, как реальный мир.

Христианство, борясь с суевериями и вымыслами язычества, само всегда держалось суевериями и вымыслами – верой в троичного Бога, в Святого Духа, в воскресение мёртвых, в чудеса, в дьявола, в дела святых, в ангелов и бесов, в действенность молитвы и религиозных обрядов. Языческий сакральный мир был заменён христианским, одни жрецы сменили других. Первые не носили крест, вторые носят его, но природа сакрального не изменилась, и не изменился смысл священнослужения – посредничество между этим и тем миром. Если бы христианство и монотеизм утвердились прежде язычества, а язычество с его политеизмом явилось бы на смену христианству, на способности человека переживать сакральное это бы никак не отразилось. Различия в религиозных верованиях не затрагивают эту способность. Как волшебно прекрасны представления и образы, порождаемые религиозной фантазией, по сравнению с экспериментально проверяемыми достижениями наук! Человеку было бы невыносимо одиноко в мире только с этими достижениями – в мире, где, помимо его духовности, не было бы никакой иной духовности, не было бы ничего, кроме неживой материи и её законов.

Полная утрата способности к переживанию сакрального означала бы для человека максимально возможное обеднение его душевной и духовной жизни. Достаточно сопоставить чувства и мысли дикаря и современного человека, когда оба становятся свидетелями естественных, давно объяснённых природных явлений, чтобы осознать, насколько внутренний мир дикаря, приписывающего этим явлениям потусторонние причины, эмоционально красочнее и богаче внутреннего мира современного человека. Наука и знание убивают не только суеверие, но и дух чудесного в восприятии мира. Молния, рассекающая небо, для дикаря – чудесное явление, посланец духов и богов, предвестник чего-то неведомого и неотвратимого. В его представлении решение ниспослать молнию земным существам принято неведомыми могущественными существами на небе. Такое же чудесное явление для него затмение солнца, летящая комета или падение метеорита. Для дикаря молнии – это изливающийся на землю гнев богов, для современного человека это всего лишь энергия электрических разрядов. Современный человек снисходительно относится к представлениям и переживаниям дикаря, но сам он любит переживания подобного рода. Слушание органа в старинном соборе погружает дух современного человека в мир, в который нет доступа ни для его разума, ни для его пяти чувств. Для дикаря таким органом является вся природа.

Объяснение и понимание природных явлений обесценивает их для фантазии и воображения, лишая их сакрального смысла. Чудесная воля богов и духов подменяется причинно-следственными отношениями и математическими формулами. Прогресс покупается тут дорогой ценой – ценой десакрализации загадочного, всего того, что выше понимания, ценой банализации тайны: тайна отступает, освобождая место уравнениям физика. Научное объяснение лишь частично прогресс мысли. Оно никогда не заменит человеку таинственное и мистическое. Глубинная сущность сакрального не допускает проникновения в него научными методами. Это крепость, которая никогда не будет завоёвана наукой. Сюда, за стены этой крепости, будет отступать религиозное мракобесие всех разновидностей, здесь оно будет чувствовать себя под надёжной защитой от прогресса мысли. Но замечательно, что и прогресс мысли в Новейшее время принимает религиозные формы. После кратковременного торжества рационализма и «здравого смысла» в предпоследние два века, после торжества ньютоновской физики и механики, когда уже казалось, что разум всё понял, обнаружилась – с приходом новой, квантовой физики – беспочвенность этого взгляда. Стало ясно: разум не понял ничего. В этом ошеломительном открытии тоже можно видеть прогресс мысли – её новый триумф, новейшее великое достижение. Одно дело, когда говорит Сократ: «Я знаю только то, что я ничего не знаю», – и другое, когда два с половиной тысячелетия спустя современный физик говорит: «Я понимаю только то, что я ничего не понимаю». Количественное накопление знания не приблизило человека к пониманию того, что он знает. Проникновение в структуру атома и молекулы ДНК открыло перед мыслью доселе невидимый мир, который своей сложностью и своими закономерностями, своей невероятной продуманностью вынуждает человека признать своё полное бессилие в поисках понятных для него объяснений. Молекула заключает в себе бесконечный мир миров, в котором, по мере углубления в него, исчезает грубо-материальное, уступая место тому, что считать материей можно только условно. И вновь на первый план выступает чувство сакрального, сопровождаемое осознанием того, что мир проникнут духовностью высшего порядка, чем Ньютоновы механические законы. Ньютон на вершине достижений современной ему физики мог позволить себе гордые, но необдуманные слова, что он для объяснения мира не нуждается в гипотезе Бога. В нынешней квантовой физике и молекулярной биологии рациональное понимание мира отступает перед иррациональным, мистическим благоговением. Сакральное возвращается в мир человека в новой ипостаси. Песчинка не вызывает эмоций и не ставит разум перед великими вопросами. Но вызывает эмоции и ставит разум перед такими вопросами элементарная частица, которая в миллиарды раз меньше песчинки. Элементарная частица ведёт себя как одухотворённое начало, как частица духа. И таких частиц – неисчислимое множество. Совокупно они составляют природу того великого духовного основания, которым держится мир. Не песчинка и не камень свидетельствуют о бытии Бога и его неисчерпаемом, неохватном разумом могуществе, и не церковь с её оторванными от жизни учениями, но науки, приблизившиеся к тем пределам, за которыми начинается Непостижимое.

XXII. Блаженство как религиозно-этическая категория

Нет, по-видимому, более